Товарищи
Шрифт:
— На загрузке вагранки работаем все. Во время литья Мазай у желоба, открывает лётку — отверстие для чугуна — и закрывает. Мы с Баклановым берем первый ковш и идем заливать формы. Второй ковш берут Николаи Степанович и Семен Иванович, третий— Федоров и Зыков, потом Гусаров и Торбеев. За ними опять Николаи Степанович и Семей Иванович, и так — пока не закончим литье. Давайте проверим, посмотрим, как оно получается. Мазай, вставай к желобу.
Тренировка прошла без задоринки. У всех было приподнятое настроение, все
Такое же настроение было и у Мазая. Временами, когда Жутаев давал распоряжения или показывал что-либо, в Ваське просыпалась зависть, но он глушил ее и ругал себя за то, что уступил Жутаеву руководство плавкой.
Электрический свет, такой яркий ночью, начал понемногу тускнеть, и литейка постепенно наполнялась утренним светом. А когда в окна заглянули первые солнечные лучи, Жутаев сказал:
— Я думаю, что нам нечего напрасно время терять, давайте начинать плавку.
В цех вошли несколько рабочих.
— Вам что, товарищи? — спросил механик.
— Говорят, сегодня литье будет, — сказал один из пришедших, — мы и хотели посмотреть. А может, чем подсобить нужно. Вот мы, значит, и пришли.
— В этом надобности пока нет, — ответил Маврин. — Если нужно будет — позовем.
— Вася, Егор, давайте сюда земли, будем набивать лещадь, — сказал Жутаев.
Кто-то переспросил его:
— Как ты сказал? Что будете набивать?
— Лещадь. Одним словом, дно у вагранки, — объяснил Жутаев.
— А посмотреть можно?
— Сейчас можно. Кто хочет смотреть, пойдемте за мной. Сейчас будем набивать.
Он закрыл под вагранкой донную дверку, закрепил запор и подбил железный стержень.
Мазай и Бакланов принесли из цеха на косилках землю. Жутаев забросал ее в вагранку через боковую дверку.
— Несите еще!
Снова засыпал землю, разровнял и начал усердно трамбовать. Когда носилки были опорожнены в третий раз, Жутаев сказал:
— Больше не нужно. Хватит!
Он по пояс забрался в вагранку и стал трамбовкой выравнивать землю с таким расчетом, чтобы лещадь имела наклон к лётке для стока расплавленного чугуна.
— Лещадь готова, — сказал наконец Жутаев, вылезая из вагранки.
Возле литейки рядами выстроились школьники и смотрели на него, как на чародея.
— Школьники на экскурсию пришли, — пояснил Жутаеву Маврин и, заметив вопросительный взгляд Бориса, добавил — Дело совершенно законное. Ведь первая плавка в Платовке — кому не интересно? Возражать не будете, что набирается столько непрошеных зрителей?
— Да нет, они никому не мешают. Пусть себе смотрят, — ответил Жутаев и скомандовал: — А ну, ребята, чем так смотреть, помогайте!
— Правильно, — поддержал его Маврин.
— А что делать? — спросил тут же подбежавший мальчик.
— Подавайте дрова, — ответил Жутаев.
Из рук в руки по конвейеру поплыли сухие березовые поленья. Жутаев принимал их и осторожно, словно они были хрустальные, выкладывал в вагранке клетку. Дровяная клетка росла и росла. Когда она поднялась в вагранке так, что в дверку нельзя было больше протиснуть ни единого полена, Жутаев попросил Мазая:
— Вася, замеси землю для пробки.
А сам поднялся на верхнюю площадку вагранки. Здесь кучами лежали чугунные чушки, кокс, известняк, дрова — все это было заготовлено еще накануне. Жутаев открыл завалочное окно и осторожно начал бросать вниз поленья. Когда все дрова были заброшены в вагранку, Борис спустился вниз.
Наступил решающий момент — нужно было зажигать в вагранке дрова.
Жутаев с трудом сдерживал волнение, его сердце билось частыми и сильными толчками, временами он ощущал чуть заметную тошноту и противную слабость, которая вдруг прокатывалась по всему телу, — ноги подгибались, а руки готовы были опуститься.
Маврин видел, как сильно волнуется Жутаев, и неотступно следовал за ним. Николай Степанович казался жизнерадостным, веселым, шутил с окружающими, разговаривал со школьниками, но в действительности волновался не меньше Жутаева. Тревога не покидала его. Особенно она усилилась, когда Жутаев сошел с загрузочной площадки и Маврин увидел, что лицо Бориса, обычно мальчишески свежее и розовое, сейчас было мертвенно бледным.
«Здорово переживает… сильно волнуется парень, — подумал, сочувствуя, Маврин. — А держится, молодец, хорошо! Крепко держится». И, чтобы подбодрить Жутаева, он крикнул во весь голос:
— Ну как, товарищ начальник, скоро нам дело будет? Сам колдуешь, а мы без дела стоим. Руки чешутся.
Шутка оказалась очень кстати. Жутаев взглянул на Николая Степановича, увидел его улыбающееся лицо, сам улыбнулся и как-то сразу повеселел:
— Сейчас будем разжигать…
— Уже?
— Да. Все готово.
— Ну, желаю удачи!
— Мазай и Бакланов! Идите-ка сюда!
Те подбежали к нему.
— Посмотрите, ребята, как по-вашему — хватит дров? — спросил Жутаев. — По-моему, хватит.
И Мазай и Бакланов были довольны, что Жутаев не корчит из себя начальника-всезнайку и, не стесняясь, советуется с ними. Они бегом поднялись на загрузочную площадку, по очереди заглянули в вагранку, и Мазай согласился:
— Дров хватит.
— Значит, будем разжигать, — решил Жутаев.
Он взял заранее приготовленный кусок березовой коры, громко спросил, нет ли у кого-нибудь спичек. И тут же к нему протянулись руки со спичками и зажигалками. Каждому хотелось помочь и хоть чем-нибудь участвовать в необычайном деле. Догадливее других оказался Максим Ивкин. Он высек огонь и протянул Жутаеву горящую зажигалку.