Товарищи
Шрифт:
И она пожала ему руку.
— Надо будет завтра же сбегать на завод, — подумал Митя, — и в анкете рядом с графой «партийность» написать: «член ВЛКСМ».
Шестая глава
Приближались экзамены.
По еле уловимым признакам можно было заметить, что всё училище насторожилось, стало собраннее.
Вечерами в общежитии Митя быт нарасхват: прошел слух по комнатам, что он хорошо диктует. Дело даже не том, что он как-нибудь особенно выразительно читает, но у него «легкая рука». Стоит вечером написать страничку под его диктовку — и утром сдашь русский как по маслу.
От него правда, требовали невероятной ясности произношения: он должен был диктовать чуть ли не по складам, чтобы бы то точно известно, где надо писать «о», а где «а», где одно «н», а где два.
Ходил Митя не только к своим слесарям, но и к токарям, к фрезеровщикам. Зазвали его однажды и девочки: в училище была одна группа девочек-токарей. Таня Созина, староста группы и член комитета, сказала как-то Мите.
— Ты, говорят, хорошо диктуешь? Заходи сегодня к нам, а то я за своих девчат немножко беспокоюсь.
Мите очень не хотелось итти к девочкам, — потом поднимутся разговоры. Но он хорошо знал Таню: не пойдешь добром, она заставит прийти через комитет.
Стоило только в чем-нибудь обойти ее группу, как она поднимала шум на всё училище. Именно то, что девочек была всего одна группа, давало Тане неоценимое преимущество; на любом собрании, в кабинете любого начальника она могла вставить бронебойную фразу:
— Ну, конечно, нас мало, — значит, о нас можно забывать.
Таня была вечно чем-нибудь недовольна. Она всегда разговаривала так, как будто кто-то уже успел обойти ее группу.
Может быть, суровость и ранняя взрослость Тани объяснялась тем, что в деревне она осталась после войны сиротой с маленькой сестренкой на руках. Сестренка умерла в прошлом году от скарлатины, и Таня уехала в Москву, в ремесленное. Ко всем своим соученицам Таня относилась, как к младшим сестрам, которыми она должна командовать и за которыми она присматривает.
Митя думал всё-таки увильнуть в этот вечер от диктовки, но ровно в восемь часов в дверь заглянула Таня Созина и строгим голосом сказала:
— Ты что ж, Власов? У меня люди ждут.
Взяв книжку, он нехотя пошел.
На пороге комнаты девочек Таня сказала ему:
— Вытри, пожалуйста, ноги.
Как будто он мог из своей комнаты натащить грязи!..
Действительно, у девчонок было на удивление чисто. Висели над кроватями фотографии, портреты, коврики, вышивки. Тумбочки были в белых чехлах, как в больнице. За длинным столом, покрытым скатертью, сидели девочки, раскрыв тетради.
Таня оглядела девочек и тоже села за стол.
Для Мити была приготовлена тумбочка неподалеку от стола, на тумбочке — стакан воды и одна конфета.
Он начал диктовать. Когда он делал слишком длинную паузу. Таня подозрительно посматривала на него и говорила:
— Диктуй, пожалуйста, всё подряд, ничего не пропускай.
Она боялась, что мальчишкам он диктует одно, а ее девочкам — другое, менее трудное.
Диктовал Митя действительно хорошо. Он так тянул букву «н» в тех случаях, когда она писалась дважды, что трудно было ошибиться. Запятые с его голоса выставлялись сами собой.
Постепенно он освоился, вышел из-за тумбочки, стал прохаживаться вдоль стола, заглядывая через головы в тетради.
Обычно он проверял одну-две тетради, а по ним сверяли остальные, но тут Таня потребовала, чтобы он, не уходя, проверил все.
— И съешь конфету, — строго сказала Таня. — Девочки, принесите Власову чаю.
Митя проверил все диктовки. Таня с волнением следила за его карандашом, подчеркивающим ошибки. Она была довольна Митей: он отнесся к своему делу вполне серьезно, без поблажек и глупых шуток.
— Как ты думаешь, какое место займет на экзаменах наша группа?
— Не знаю.
— Ну, ты же всё-таки и в других группах диктуешь. Где больше ошибок?
— По-разному, — уклончиво ответил Митя. Не будет же он выдавать чужие тайны.
— Скрываешь, — укоризненно сказала Таня. — Нравится тебе наша комната?
— Ничего.
Митя слегка разомлел от горячего чая с конфетой. Как ни странно, ему вовсе не хотелось сейчас уходить из этой комнаты. Может быть, ему нравилось, что его здесь принимают, как почетного гостя (хотя Таня и попросила его вытереть ноги).
— А почему у тебя пуговицы на рукаве нет? — спросила Таня. — Давай пришью.
— Я сам.
Но если уж Таня Созина чего-нибудь хотела, то она привязывалась к человеку с таким упорством, что отвязаться нельзя было. Пришила пуговицу, и не в две нитки, как шьют мальчики, а в одну, но зато гораздо обстоятельнее: она обматывала как-то нитку вокруг пуговицы, продевала конец в петлю, а потом отстригала ее.
Ушел Митя несколько смущенный и ничего смешного у себя в комнате о девчонках рассказать не смог.
С этого дня он стал замечать Таню в коридорах. Он даже иногда здоровался с ней. Оглянется быстро и, если никого поблизости нет, скажет:
— Здравствуй, Созина.
А она отвечала довольно сурово:
— Здравствуй, Власов.
И ему казалось, что они немножко поговорили.
Пуговица держалась крепко…
Начались экзамены. В это время только и было разговоров, — какая группа на каком месте идет и что нужно сделать, чтобы ее обогнать. Наступили беспокойные дни; было не важно, вызван ли ты к доске или нет: сидя за партой, чувствуешь почти то же самое, что твой товарищ у доски. И когда его спрашивают, и он почему-то молчит, то хочется силой своей мысли внушить ему правильный ответ.