Товарищи
Шрифт:
— А захотят работать? — спросил Иван Андреевич, чувствуя, что голос у него стал жидковатым.
— Если проект измените, конечно, захотим, а при малой мощности нет расчета возиться.
Договорились, что Петя спишется с земляками ремесленниками, а Иван Андреевич согласует этот вопрос в колхозе и в районе.
Ходили по улицам еще долго, никак не могли насмотреться. Наконец Екатерина Степановна взмолилась:
— Посидеть бы немного на скамейке. Ноги не ходят.
— Давайте на троллейбусе прокатимся, — предложил Сережа, считавший, что они ничего не видели. — Там мягкие кресла, а если во втором этаже, то очень полезный воздух, всё время продувает.
Иван Андреевич посмотрел на часы и сказал:
— До поезда два часа. Сейчас примем такое решение: сначала поесть. Какой тут у вас лучший ресторан?
В ресторане выбрали столик на веранде у самых перил. Внизу раскинулась Москва.
Тут было не до еды. Еще Иван Андреевич пытался сохранить хладнокровие, а все его спутники прильнули к перилам и не отрываясь смотрели вниз. Ветер растрепал мягкие волосы жены, косынка съехала на одно ухо. Екатерина Степановна, перегнувшись, стояла рядом с юношами и, онемев, смотрела на столицу.
— Товарищи, товарищи, — приговаривал Иван Андреевич, — кушать-то будем?
Подошла молоденькая официантка, постояла рядом и, увидев смущение Фунтикова, сказала:
— А у нас всегда так: сначала насмотрятся, а потом уже про еду вспомнят. Я сама первое время сколько посуды перебила.
Трое ребят, глядя на город из поднебесья, думали по-разному об одном и том же.
Сереже было весело и радостно стоять рядом со своими друзьями. Всё было просто вокруг, Москва принадлежала ему навечно, он не испытывал робости, глядя на столицу. Всё хорошо устроится, как устраивалось до сих пор. Слабо доносились гудки машин, проползали усатые троллейбусы.
Справа и слева вздымались прозрачные высотные здания, окаймленные точными линиями, как на чертежах; где-то под самым небом ярко разгорался и мгновенно угасал огонь: очевидно, там шла электросварка. Сереже хотелось сейчас быть в одном из этих домов под облаками; он готов был делать там самую мелкую, самую незаметную работу, лишь бы только чувствовать, что он строитель этого сказочного здания…
У Мити немного кружилась голова; ему было стыдно этого ощущения, и чтобы побороть его, он еще больше высунулся над перилами. Когда-нибудь, когда он станет отличным слесарем-инструментальщиком, он привезет сюда свою мать, поведет ее на эту веранду и покажет ей столицу. Вон там видны стены Кремля. Это не фотография, а настоящая жизнь, в которой он, Митя, тоже участвует. Может быть, когда он кончит училище, их тоже поведут на Красную площадь, на парад.
Пете Фунтикову, глядя на Москву, хотелось сразу начать что-нибудь делать или, по крайней мере, придумать план действий на ближайшее время. Невозможно же просто любоваться. У него для этого нет свободного времени. «Надо спросить отца про клуб в селе. Если взобраться на Воронью гору, то оттуда будут видны огни Отрадного. Раз будет электростанция, — значит заведем электрокомбайн. Это поинтереснее троллейбуса. Надо написать ребятам в село, чтобы они на одну турбину не соглашались: строить так уж строить…»
Он смотрел на Москву, но видел Отрадное. Ему трудно было представить точный вид будущего Отрадного, поэтому он невольно вместо него подставлял Москву.
— Будете вы, наконец, кушать? Последний раз спрашиваю, — возмутился Иван Андреевич.
Сели за стол. Подошла официантка.
— Сыновья? — спросила она у Екатерины Степановны.
— А вот угадайте, — который мой?
Девушка осмотрела по очереди всех троих ребят, затем взглянула на Екатерину Степановну, на Ивана Андреевича и уверенно сказала:
— Вот эти двое на вас похожи, а вот этот, — она кивнула на Сережу, — вылитый отец.
— Правильно, — засмеялся Иван Андреевич. — Все мои. Прокормят на старости лет. А сейчас я угощаю. Соберите что-нибудь повкуснее. — Он жалобно посмотрел на жену. — К селедочке дадите две бутылки лимонаду…
Проводив родителей Пети Фунтикова, ребята вышли на привокзальную площадь. Митя, который последние полчаса чем-то томился, принимая, очевидно, какие-то серьезные решения и снова сомневаясь в них, вдруг сказал:
— Погодите здесь. Я сейчас.
Быстро, чтоб его не успели расспросить, в чем дело, он исчез.
У здания вокзала стояла длинная вереница легковых машин. Митя обошел весь этот ряд из конца в конец, потом вернулся обратно, внимательно всматриваясь в лица шоферов и выбирая из них посолиднее. Остановившись на пожилом шофере, дремавшем за баранкой, Митя шагнул к нему и спросил:
— Приблизительно сколько стоит доехать до Пятницкой?
Называть его «дяденькой» он не хотел, а сказать «товарищ» еще не решался.
Шофер открыл глаза, посмотрел на Митю и спросил:
— Кто поедет?
— Двое моих друзей и я. Вон они стоят у вокзала.
Шофер взглянул по направлению Митиной руки, но, к сожалению, друзей не увидел: они были еще слишком небольшого роста, чтобы возвышаться над толпой.
Шофер еще раз осмотрел Митю, и тот добавил:
— С получки хотим прокатиться. Только, понимаете, может быть, у меня денег не хватит…
— Садись, — сказал шофер, открывая дверцу рядом с собой.
Машина подкатила к тому месту, где стояли ребята. Митя еще издали делал им разные знаки, но хотя они и смотрели в его сторону, а видеть не видели. Когда машина остановилась вплотную около них и Митя сказал через окошко: «Садитесь, ребята», Сережа сделал испуганное лицо и прошептал:
— С ума сошел Митька!..
Первые несколько секунд все трое сидели в машине прямо, не опираясь на спинки. Неожиданность и отчаянность Митиного поступка мешали Сереже получать удовольствие от поездки в «Победе». Петя считал, что сейчас не время при постороннем человеке выяснять что да как; раз уж сели в машину, — значит и надо вести сгон, как я подобает взрослым людям. Митя был доволен необыкновенно и только напомнил шоферу.
— У меня шестнадцать рублей. Как только проездим их, вы сразу останавливайтесь.