ТП (Повесть временных лет)
Шрифт:
На пятой странице черным по белому — суконным языком, свойственным всем инструкциям, — было написано: «ТП-локатор. Принцип действия основан на локализации возмущений внепространства. Каждая работающая ТОПка служит возмущающим агентом. Возмущение порождается уже самим фактом подключения питающего патрона. ТОПка с отключенным патроном возмущений не вызывает».
От Быково друзья уже ехали с мертвыми ТОПками — патроны лежали отдельно, но в Воскресенске все равно сошли с монорельса: погоня так и мерещилась. Как раз в Воскресенске они отправили видеограммы по своим местам работы: Филин — в редакцию «Накануне», Багров — в журнал «Наука и труд», Лавровский — в Третий Московский университет. Затем до Коломны добрались на ветробусе, а там на дискоходе — вниз по Оке — до Дединова.
Вот уже семь дней их не трогали. Они учились прицельным броскам из ТОПок и стрельбе по-македонски. Практиковались в определении вектора атакующего удара и нанесении ответной атаки по обратному ходу луча. Друзья привыкли к неприятным ощущениям при автопереносе
Филин и его друзья знали, что предстоит драка: оставить их в покое ТИПы явно не собирались, но определить, когда начнется схватка, никто из них не был в состоянии.
…рах, потому что я вообразил, будто ничего не вижу.
Действительно, папка, темнота была абсолютнейшая. И с закрытыми веками, и с открытыми — один черт: ни зги. Тогда я напряг слух. Донеслось какое-то журчание. Ну, слава Богу, хоть слух не потерял. Значит — пробьемся. После того, что я испытал, меня уже на цугундер не возьмешь.
Нервы, конечно, измочалились, истончились — чуть что, звенят, как натянутые. Но реакции стали совсем другие.
Если раньше от внезапного звука или агрессивного окрика я вздрагивал и испуганно оборачивался, то теперь — прыгаю в сторону, группируюсь в полете и делаю выпад в сторону нападающего. Да, папка, я понимаю, что поведение не совсем человеческое: человек сначала думает, потом делает, я же наоборот, но кто сказал, что в этих условиях я должен был сохранить нормальные реакции?
Вот и во мраке. Услышал журчание — пошел на звук.
Рядом что-то щелкнуло — словно предохранитель оружия (прямо как в старом видеофильме), — я тут же наугад рубанул ладонью. Попал по камню. Взвыл. Потом на ощупь стал определять, что же это вокруг такое. Оказалось — я в каком-то туннеле с грубыми каменными стенками, сочащимися влагой. Вода капнула — мне почудился щелчок.
Так, думаю, значит, подземелье. Ну, тогда вовсе не страшно. Значит, глаза целы. Видимо, здесь всегда мрак, во веки вечные. Знать, глубоко меня занесло, раз даже отблесков света нет. Хорошо хоть дышать можно. Вздохнул. Понюхал воздух. Нет, ничего постороннего. Пахнет сыростью и камнем. Никакой посторонней органики не чувствуется.
Двинулся дальше. Шел очень осторожно, но на стены все же натыкался. Несколько раз падал — все под ногами какие-то провалы оказывались. Неглубокие. Сбил в кровь колени, ладони — даром что после лазанья по торосу ссадины успели затянуться, но иду. И конца-краю этому подземелью нет.
Чудились какие-то звуки. То свист отдаленный, то приглушенный кашель, то подвывание. Под ногами стало хлюпать — очевидно, я забрел в ручей. Вдруг кто-то маленький пробежал мимо, шлепая лапами по лужам. Собака?
Откуда здесь может взяться собака? Вот еще одно существо.
Дыхание частое, запах гнили — видимо, из пасти. Одно шлепанье удаляется, другое приближается. Я пошарил в воздухе рукой — и наткнулся на эту тварь. Бррр! Кожа голая, холодная, покрытая липкой слизью, но есть теплые бугорки, такие горячие прыщики — Господи! — не заразиться бы какой гнусной кожной болезнью. Я отдернул руку — и в то же мгновение меня словно плетью ударили: в пальцы впились острые зубы. О-о! Еще и укус. Мало мне своих собственных ссадин, царапин, кровоподтеков и чьих-то прыщиков, сочащихся ядовитой слизью. Видимо, тварь, раздраженная моим прикосновением, цапнула меня в отместку, но несильно. Иначе можно было бы и пальцев лишиться.
Я наугад пнул липкую гадину, и она умчалась, расплескивая жидкость лапами. А в следующую секунду, папка, на меня кто-то обрушился сверху и сбил с ног. Навалился, царапая когтями. Кто-то тяжелый, многолапый, злобный. Наверное, зверь с большой высоты падал — я рухнул как подломленный. А это огромное, мохнатое, звериное принялось полосовать меня когтистыми лапами, словно намереваясь освежевать.
Я завыл, забился, стал колотить чудовище руками и ногами. Оно тоже заревело — дикий такой рев, будто треск огромного дерева, ломаемого ураганом. Мы сражались в кромешной темноте, и призом в этой схватке была жизнь. Что было силы я вцепился зубами в вонючую шерсть, пытаясь прокусить ее. Зверю это не понравилось, он заревел громче.
Шкура не поддавалась. Я был весь в крови. Боли уже не чувствовал. По лицу струилась жидкость, заливая глаза, очевидно, пот, смешанный с кровью. Я почувствовал под пальцами что-то мягкое, вонзил ногти поглубже и принялся раздирать. Совершенно неожиданно шкура подалась с мерзейшим звуком — так рвется сырой каучук, — разошлась в стороны, и на меня хлынула густая жижа с таким отвратительным запахом, что выгребная яма в сравнении с этим могла показаться ро…
Она началась на десятый день пребывания друзей в Дединове.
Утром Филин, Лавровский и Багров, как всегда, тренировались с ТОПками на пустынном берегу Оки метрах в ста от окраинного дома села. Вдруг по поверхности воды прошла цепочка впадин, словно какие-то невидимые гиганты быстро-быстро зачерпывали воду десятками ведер, каждое размером с железнодорожную цистерну.
Ага, пристрелка! Этот момент уже обсуждался друзьями много раз. Троица врассыпную бросилась по берегу, вслепую водя ТОПками в воздухе и не отрывая глаз от трансвизоров. Вот образовалась яма в глинистом откосе. В пяти метрах от Ивана Даниловича, едва не засыпав его, на землю шлепнулась мощная куча глины, в воздух полетели ошметки грязи. В ту же секунду исчез Багров. Он появился метрах в сорока над землей и стремглав полетел вниз. Филин поймал падающее тело в прицел ТОПки и мягко приземлил его, а Лавровский, стремительно взмахнув рукой с зажатой ТОПкой, вдруг завопил: «Поймал! Поймал! На! На тебе!» — и стал давить на курок. Где-то что-то куда-то переместилось, где-то что-то исчезло, но что — пока неизвестно.
Со стороны это, видимо, было забавное зрелище: трое взрослых мужиков, размахивая руками, мечутся с воплями по берегу, под их ногами разверзаются ямы, то тут, то там возникают кучи земли и проливаются водопады, и раздаются громогласные звуки, будто незримый исполин, страдающий метеоризмом, опился укропной водой: «пр-р-пу! пр-р-пу! пр-р-пу!».
Иван Данилович внимательно следил за мельканием помех и картинок на экране трансвизора. Вот показалось и исчезло перекошенное лицо Бэра, вот Жабрев, почему-то летящий вверх тормашками (так ему и надо!), вот Ярослава Стукова в разорванном платье… Приблажная дева совсем уж было попала в рамку прицела, но тут же исчезла и из кадра, и из того места, где находилась, — видимо, произвела «самопал».
И тут Филин замер. В трансвизоре возникло изображение женщины, лежащей ничком на сиденье машины. Руки ее были связаны. Нет, Иван Данилович не мог ошибиться. Точно: Мария — его жена! Филин сжал двумя руками рукоятку ТОПки, навел прицел и затаив дыхание нажал на курок. Тут же на траву рядом с ним повалилась Маша — вместе с куском автомобильного сиденья, вырванного с потрохами.
— Маша! — закричал Иван Данилович. Она слабо застонала. — Маша! Сейчас я развяжу тебя. Ребята, прикройте! — И Филин принялся распутывать веревки.
Трудно сказать, что это такое — прикрытие посредством ТОПок. Коля с Пашей просто лупили из машинок в воздух, поставив прицелы на малую дистанцию и, наверное, это было правильно. По крайней мере все остались целы, и у Ивана Даниловича даже хватило времени распутать Марию, привести ее в чувство и вкратце обрисовать — что, как, почему и почем.
Потом все четверо бежали, петляя, к Дединовской ТП-станции, и Филин, шалея от злобного восторга («вот нас уже четверо, и как раз четыре ТОПки, значит, мы уже сила, то ли еще будет!»), вышвырнул куда-то за двести километров дежурного ТИПа, перед тем как войти в грузовую камеру, выломал из ТОПок патроны, впихнул своих друзей и жену в кабину, а затем набрал какой-то безумный код, и всех метнуло через внепространство.
Так они оказались на ТП-станции Колышлея Пензенской области, но Филин и его команда еще не знали, что это Колышлей, да и знать не хотели. Иван Данилович, не выпуская никого из кабины, набрал новый код (тоже наобум), и они перенеслись в Хабаровский край, в город Чегдомын, а оттуда — в Липовую Долину Сумской области, потом — в Хатангу, затем — на курильский остров Ушишир, а уж после этого Филин набрал код, который помнил хорошо, — код подмосковного поселка Акрихин. Иван Данилович не знал, удалось ли ему замести следы, однако в Акрихине возле выходных дверей грузовой камеры не было ни души, даже дежурный ТИП отсутствовал, и когда четверо измученных людей шли по проселку к садово-дачному кооперативу, где Иван Данилович рассчитывал на одну пустовавшую дачу, их не сопровождали ни ямы, возникавшие на глазах, ни хлопки, гремевшие в воздухе, — все было тихо.
«Неужели оторвались?» — подумал Филин, но даже эту счастливую мысль пришлось на время отогнать, потому что на пороге заветной дачи Коля Лавровский — полнокровный толстый большой человек, любитель поесть и поговорить — потерял сознание…
Дача была набита консервами — воистину счастье для ТП-путешественников. Домик принадлежал старому приятелю Ивана Даниловича, инженеру по профессии, и поэтому линия пищеподачи здесь отсутствовала недешевое удовольствие все-таки.
Здесь можно было опять затаиться на несколько дней и разработать план действий. В сущности, первая цель ясна — найти Алика, но пути ее достижения представлялись смутно.
У Ивана Даниловича произошло несколько неприятных разговоров с Марией.
— Ведь ты мог нам сказать, мог, мог, ведь мог же — заранее? нападала Мария. — Откуда такое недоверие, такая скрытность? Ну хоть бы намекнул, что связан с этими… ТИПами. Мы же ничегошеньки не знали! И нас с Аликом — как слепых котят — ночью, врасплох, через внепространство!.. Со мной-то ладно — меня эти ТИПы все время на машине возили. Но Алик… Где он? Что он? Ничего не знаю…
— Не мог! Не мог! Не мог я вам сказать! — в который раз выходил из себя Иван Данилович. — Не имел морального права подвергать вас такой опасности. Сначала я должен был разобраться во всем сам.