Траектория судьбы
Шрифт:
– Ты имеешь в виду, что мы оба оригинальные схемы автоматики своих первенцев, разрабатывавшихся на полигоне во время войны, использовали при проектировании нового вида оружия?
– Вот-вот. Ты в автомате применил схему, которую до этого заложил в автоматику своего самозарядного карабина, а я в 23-мм авиационной пушке – автоматику, разработанную мной при проектировании крупнокалиберного пулемета.
Можно смело сказать, что именно работа на полигоне дала Николаю Михайловичу Афанасьеву путевку в большую конструкторскую жизнь. Он стал одним из ведущих конструкторов авиационного стрелково-пушечного вооружения и внес значительный вклад в оснащение советской военной авиации современными образцами
Работая в конструкторском бюро полигона, я, пожалуй, впервые понял, что творчество есть приближение к тому, что даже трудно сформулировать. Занимаясь творчеством, конструированием, ты будто греешься у огня, который сам сумел развести и пригласил к нему других насладиться его теплом.
Часто трудно, очень трудно бывает войти в работу. Но когда входишь, выйти из нее становится невозможно. Она превращается в величайшее наслаждение и радость. Дивное это состояние души, которое, считаю, очень нелегко передать кому-либо. Нелегко, потому что оно сугубо индивидуально. На полигоне умели оберегать это состояние души, ценить индивидуальность конструктора.
Кузьмищев, Судаев, Рукавишников, Раков, Афанасьев – каждый был личностью со своим неповторимым почерком в конструировании. У одного получалось лучше, у другого – хуже. Но все работали с наслаждением и огромным увлечением, относясь с уважением к тому, что проектировал и создавал каждый.
В КБ полигона входили не только чистые оружейники. Рядом с нами в муках творчества трудились разработчики боеприпасов и даже конструктор… вьючного снаряжения. Так называемые вьюки для действий в горных условиях разрабатывал капитан П. С. Кочетков, а до этого он был испытателем оружия. Еще в начале нашего знакомства с ним я удивился: нашел, мол, себе, однако, занятие – вьюки! Но потом узнал, что это – заказ от армейских конников.
Веселого нрава, не унывающий, кажется, в любых ситуациях, Кочетков любил шутку, часто подтрунивал над товарищами. Кстати говоря, именно с его губ, как мне помнится, впервые сорвалось обращение ко мне: Михтим. После победы в конкурсе проектов под этим именем я посвятил ему неумелый, но искренний стих:
Мы ведь только вдвоем обсуждали:Мол, девиз будет втайне храним!Ну, а как же о нем все узнали?И с тех пор мое имя – Михтим…Правда, вскоре и к нему самому начали обращаться, называя по первым буквам его имени и отчества – Палсип…
Что там ни говори, мы все на полигоне служили «по одной части», по воинской, и главное для нас было – успехи на основной службе.
Несмотря на суровое время военных и первых послевоенных лет, а может быть, именно благодаря ему, в коллективе конструкторов, да и всех сотрудников полигона, царила атмосфера доброжелательности, отношения были уважительные, деловые. Как-то я обратил внимание на то, что мальчишки полигона, сыновья тех, кто служил и работал там, называли друг друга не по именам, а по фамилиям. Я был удивлен этим. А потом понял: каждый из них гордился своим отцом и относился с уважением к отцу своего приятеля. И обращаясь по фамилии, он как бы подчеркивал
Однажды летним утром 1946 года на дорожке, ведущей к штабу, я приметил офицера в еще не обмятой форме. Шагал он подчеркнуто твердо, выказывая всем своим видом подтянутость, выработанную годами учебы в военном учебном заведении. Войдя за ним в здание штаба, услышал, как он докладывал дежурному по части:
– Старший инженер-лейтенант Барышев… Прибыл на полигон для дальнейшего прохождения службы после окончания Артиллерийской академии.
– Подождите немного. Я доложу о вашем прибытии генералу Бульбе. – И офицер, выслушавший Барышева, стал подниматься на второй этаж, где находился кабинет начальника полигона.
На следующий день в отделении испытания индивидуального оружия появился новый инженер – Константин Александрович Барышев. Правда, служил он там совсем недолго – вскоре его прикомандировали к конструкторскому бюро полигона.
Вот тогда мы с ним и познакомились. Тем более что довелось нам работать в одном кабинете, пользоваться одним кульманом. Оказалось, что инженер-лейтенант Барышев только недавно защитил диплом в военной академии – по разработке автомата и патрона к нему. Конечно, приехав на полигон, он горел желанием включиться в конкурс проектов этого нового образца оружия.
С просьбой дать ему возможность продолжить работу, начатую в академии, Барышев обратился к Владимиру Сергеевичу Дейкину, представителю ГАУ на полигоне. Просьбу его вскоре удовлетворили.
Мы были с ним молоды, увлечены одним интересным делом, полны энергии и честолюбивых конструкторских замыслов и потому, видимо, быстро сошлись, стали друзьями, хотя по характеру, темпераменту, да и, прямо скажем, по уровню профессиональной подготовки отличались друг от друга. У него за плечами – учеба в Московском высшем техническом училище имени Баумана, в военной академии, у меня – лишь девять классов школы, годы срочной службы да фронтовые дороги.
Впрочем, это не мешало нам иметь общие интересы. Мы нередко вместе делали вылазки в лес, на природу. Ходили за грибами, увлекались рыбной ловлей. Но самое главное, что объединяло нас крепче всего, – беззаветная любовь к творчеству, к конструированию.
Я уже тогда заметил: разрабатывая свой проект автомата, Константин Александрович подходил к исполнению задуманного больше не с практической точки зрения, а с теоретической, с исследовательской. Мы с ним были конкурентами, однако почти ничего не скрывали друг от друга. Если требовалось, охотно поясняли чертежи, советовались. Мне, конструктору-практику, видевшему саму деталь сначала в воображении, а потом уже ее проработку в чертежах, казалось, что Барышев слишком теоретизирует, готовя свой проект. К тому же он с одинаковым рвением и влечением спешил делать сразу несколько дел, заявляя, что у него хватит знаний и опыта довести все до конца. Знаний, конечно, у него хватало, а вот опыта…
Я пытался предостеречь своего товарища от такого подхода к конструированию. Но ему, в двадцать три года, представлялось, что он может горы свернуть.
После того, как в 1946 году были утверждены три проекта по созданию автомата, поданные от КБ полигона (Рукавишникова, Барышева и мой), нам предстояло изготовить образцы в металле и представить их на сравнительные испытания.
Но где нам изготавливать свои автоматы?
Пока решался этот вопрос молодой конструктор Барышев включился еще в один конкурс – по разработке проекта пистолета под 9-мм патрон. И в этом конкурсе он тоже победил. По результатам сравнительных испытаний из двенадцати разработчиков, представивших образцы пистолета, только двум из них – Макарову и Барышеву было рекомендовано доработать свои изделия для дальнейших испытаний.