Траектория судьбы
Шрифт:
Владимир Сергеевич Дейкин высадил меня у дома Воронова и, пожелав мне доброй встречи, уехал.
Дежурный в подъезде был предупрежден о моем приходе и проводил до лифта. Поднявшись на нужный этаж, звоню. Дверь открыла красивая женщина средних лет: белолицая, с черными, как вороново крыло, локонами и такими же черными бровями. У ног ее, сдержанно рыча, сидела белая болонка, то и дело переводя взгляд то на хозяйку, то на пришельца, словно раздумывая: «Цапнуть его?.. Или нет?»
– Спасибо за цветы, проходите, – мягко произнесла женщина. – Николай Николаевич
И тут из кабинета вышел маршал: в форме, с орденскими колодками на широкой груди… Какой же он, все-таки, богатырь!..
– Ну, не заблудился? – спрашивает громко. – Дай поглядеть на тебя: каков стал?
– Такой же, как и был, – говорю виновато.
Голос у него набирает силы:
– Нет, ты теперь у нас известный конструктор. Я рад за тебя. Проходи!
Мы с маршалом прошли в кабинет, сплошь уставленный шкафами с книгами. У стола стоял большой ящик с множеством фотографий, которые, очевидно, он просматривал до моего прихода.
Засиделись мы далеко за полночь. Жена Николая Николаевича несколько раз уносила пустые чашки и снова приносила чайку, а мы все говорили и говорили… В то время только что вышла книга мемуаров маршала «На службе военной», и он рассказывал о тех трудностях, с которыми осуществлялось издание. И о том, что надо бы книгу переиздать – ему хотелось дополнить ее новыми материалами, над которыми надо еще поработать…
На прощание он вручил мне свою книгу с дарственной надписью, сделанной четким, разборчивым почерком с еле заметным наклоном влево: «Талантливому конструктору замечательного автоматического оружия Михаилу Тимофеевичу Калашникову, на добрую память. От автора – Главного маршала артиллерии Н. Воронова. 6.4.64 г., Москва».
Поблагодарив хозяина за подарок, я в свою очередь вручаю сувенирный охотничий нож с блестящими щечками из рога лося, на которых были выгравированы наши инициалы и стояла та же самая дата: 6.4.64. Николай Николаевич принялся с восхищением его рассматривать. Потом он внимательно наблюдал за тем, как я, демонстрировал возможности ножа, вынимал и вставлял обратно большое лезвие, приводил в рабочее положение и убирал на место всякую «приспособу». А после проделал все это же сам, весело комментируя широкие возможности ножа – от пилочки до штопора…
И вдруг маршал с грустью произнес:
– Все это очень хорошо. Обещаю тебе: этот твой подарок будет храниться на самом видном месте… Но как жаль, что мы так и не выбрались с тобой на охоту! Теперь я уже меньше стреляю. Все больше фотографирую, – он положил руку на угол большого полированного ящика со множеством переложенных закладками фотокарточек. – Ты не пробовал?.. Увлекательнейшее занятие!.. Твоя-то карточка, помнишь? «Конструктор за работой». Тоже тут!.. Ты, брат, подумай-ка и займись!
На том мы и расстались с Николаем Николаевичем Вороновым. Расстались, чтобы больше никогда не встретиться…
Через четыре года, не дожив до семидесяти лет, Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов ушел из жизни, так и не осуществив плана по переизданию своей книги.
Полковник Владимир Васильевич
Встречаясь с начальником отдела изобретательства после каждого поражения, я был готов признать свою беспомощность, несостоятельность и попроситься на фронт, но всякий раз получал от него новые командировочные предписания и денежные субсидии для выполнения следующих работ. Он лично руководил всеми моими передвижениями по маршруту «Средняя Азия – Москва»…
Летом 1942 года я впервые переступил порог Наркомата обороны СССР с рекомендательными письмами от профессора, генерал-майора артиллерии А. А. Благонравова и командующего Среднеазиатским округом генерал-лейтенанта П. С. Курбаткина. Эти письма и свой пистолет-пулемет я передал начальнику отдела изобретательства полковнику В. В. Глухову. И вскоре получил от него предписание: отбыть на подмосковный полигон для проведения испытаний привезенного мною образца.
Результат испытаний и последовавшее заключение были для меня нерадостными: «Пистолет-пулемет Калашникова в изготовлении сложнее и дороже, чем ППШ-41 и ППС. …Поэтому, несмотря на многие подкупающие стороны …в настоящем виде своем промышленного интереса не представляет».
Шел февраль 1943-го. Задерживаться на полигоне больше было незачем. Снялся с довольствия – и в Москву. Выписал пропуск в Наркомат обороны, в кабинет В. В. Глухова, а он уже в курсе. Я выразил желание доработать начатый мной в Казахстане ручной пулемет, и Владимир Васильевич поддержал эту идею. Он направил меня обратно в Среднеазиатский округ, снабдив командировочным предписанием и проездными документами.
Должен сказать, что В. В. Глухов тогда оказал мне хорошую финансовую поддержку, решив погасить расходы по изготовлению образцов и выплачивать мне денежное содержание в полторы тысячи рублей ежемесячно. Работа длилась около трех месяцев.
С новеньким ручным пулеметом в чехле, в сопровождении офицера из штаба округа, я вернулся на полигон. Настроение было радужное, но ненадолго. И на этот раз по результатам испытания моего пулемета комиссия сделала вывод об отсутствии у него преимуществ перед пулеметами, состоящими на вооружении.
Только тот, кому приходилось бывать в подобной ситуации, поймет, каково было мое душевное состояние. Утрата уверенности и бесконечное сомнение: сумею ли я вообще создать что-либо путное?..
В таком прескверном расположении духа и застал меня приехавший в начале 1944 года на полигон В. В. Глухов. После доверительной беседы и тщательного анализа причин моего поражения Владимир Васильевич объявил, что принято решение командировать меня обратно в Среднюю Азию, на ту же военную базу в Ташкенте: для доработки пулемета Горюнова СГ-43.