Трагедии моря
Шрифт:
Аналогичная судьба постигла собак с материка, принадлежавших индейцам. Явных признаков продолжения их рода, после того как минули первые десятилетия нашего века, не существует. Только одна из трех пород, и то претерпев изменения, могла сохраниться до наших дней. Первое упоминание об этом удивительном животном я нашел в отчете о плавании судна «Мэриголд» в 1593 году в район пролива Кабота, где команда повстречала «туземцев с их собаками черной масти, размером поменьше борзой, которые следовали за ними по пятам». Хотя историки утверждают, что беотуки (ньюфаундлендские туземцы) не держали собак, я нашел достаточно много доказательств, свидетельствующих об обратном. Более того, в дошедших до меня описаниях их неизменно называли «черными» собаками, отличными от пород, принадлежавших племенам с материка.
Несомненно одно: черная
В XVI веке на северо-восточном побережье встречались две разновидности лисиц: рыжая лисица и серебристая (черная или черно-бурая). Они в изобилии водились во всех лесных районах побережья, причем имеющиеся сведения указывают на то, что «черная» лисица встречалась не реже, чем рыжая. Во всяком случае, Паркхерст сообщал с Ньюфаундленда в 1570-х годах только о черной разновидности. В конце XVI столетия Шамплейн поведал о том, что охотники на моржей на острове Сейбл «добыли большое количество отличных черных лисиц, шкурки которых они тщательно хранили». Джон Роуз, отмечая изобилие лисиц в районе Бостона, упоминал, что «некоторые были совершенно черными». Уже в 1780 году среди лисиц, добытых Картрайтом на Южном Лабрадоре, оказалось шестнадцать черно-бурых, двадцать восемь промежуточных разновидностей и только девятнадцать рыжих лисиц. В то время, как, впрочем, и сейчас, шкурки серебристочерных или черных лисиц были в хорошей цене, поэтому неудивительно, что теперь в остаточной популяции диких лисиц в восточной части Северной Америки эти разновидности почти не встречаются.
Лисиц рыжей масти еще можно увидеть в большинстве первоначальных районов обитания, но уже не так часто, как раньше, поскольку в результате растущего в последние годы спроса на лисий мех со стороны торговцев модными товарами численность рыжих лисиц заметно сократилась.
Менее удачно сложилась судьба меньшего по величине (немногим больше рослой кошки) белого песца. Его, как и белого медведя, считают теперь исключительно арктическим видом и официально именуют «арктической лисой». А ведь во времена первых европейцев песец был обычным обитателем побережья залива Св. Лаврентия на Лабрадоре и даже на Ньюфаундленде.
Песцы были двух цветов — белый и так называемый «голубой», а в действительности — серый. Паркхерст сообщал о том, что на Ньюфаундленде встречаются «черные, белые и серые лисицы». О черных мы уже говорили. Белыми могли быть животные типа современного песца. «Серые» могли относиться либо к «голубым» песцам в зимнее время, либо к белым или голубым песцам в летнем одеянии, ибо песец с любой окраской шерсти весной линяет, одеваясь в серовато-коричневый мех с преобладанием того или другого оттенка.
Песец отличается ненасытным любопытством и доверчивостью по отношению к людям, что делает его чрезвычайно уязвимым животным. Я знал одного траппера из Киватина, который за зиму добывал в арктических тундрах до сотни песцов, не удаляясь за пределы нескольких десятков метров от своей хижины. Ранней осенью он оставлял несколько туш убитых оленей на небольшом расстоянии от своего «двора», достаточном, чтобы он мог выдержать зловоние, распространявшееся от гниющих туш. На запах падали с сотен квадратных километров вокруг сбегались десятки песцов (осенью и зимой песцы ведут кочевой образ жизни). «Они путались под ногами, словно кошки, и казались совсем ручными», — говорил мне охотник. Затем, в ноябре — начале декабря, когда, по его мнению, мех становился самого лучшего качества, он закладывал в туши таблетки стрихнина и «пожинал урожай».
Скупщики мехов уничтожили большую часть местной популяции песцов северо-восточного побережья, и тем не менее в 1779 году Картрайту удалось добыть в заливе Сандуич 27 песцов — 30 % от общего количества песцов, добытых им в том году. Картрайт отмечал также, что в его время песцы еще размножались в заливе Сандуич. Даже в 1895 году А. П. Лоу писал о том, что песцы «в изобилии водятся в районе залива Гамильтон, но южнее — ближе к проливу Белл-Айл — встречаются гораздо реже».
Некоторые биологи утверждают, что песец никогда не был постоянным обитателем этого района и лишь в отдельные зимы он был вынужден мигрировать к югу из Арктики, когда там ощущалась нехватка пищи. Это утверждение перекликается с официальным мнением относительно первоначальных границ районов обитания белых медведей и моржей и столь же ошибочно. В то же время несомненно, что значительные миграции песцов на юг, хотя и с большими интервалами, действительно имели место. Последний раз это случилось в особенно суровую зиму 1922/23 года, когда множество этих маленьких зверьков вновь появилось на южном побережье Лабрадора и на севере Ньюфаундленда, где они отсутствовали в течение нескольких десятков лет [61] . Однако они не были мигрантами в точном смысле этого слова — скорее, это были беженцы, которые, вероятно, не попытались вернуться в Арктику с приходом весны и оставались в районе залива Св. Лаврентия и на Ньюфаундленде до тех пор, пока последний из них не попался в капкан несколько лет спустя. Имеются веские основания полагать, что песцы могли бы снова заселить покинутый ими южный район, если бы этому не помешали два обстоятельства. Первым из них было непосредственное преследование песцов человеком. Другим — вторичный результат разрушительной деятельности современного человека. Последнее, видимо, явилось одной из причин исчезновения песцов, в первую очередь — из южных районов {75} .
61
По меньшей мере один песец проник на юг до Кейп-Бретона, где попал в капкан.
В своей книге «Млекопитающие Северной Америки» зоолог Виктор Кахалан пишет, что голубые песцы на островах Прибылова «питаются летом преимущественно птицами [особенно морскими] или птичьими яйцами. [Поскольку] эти птицы живут на скалах, песцы взбираются по почти отвесным голым стенам на высоту в сотни футов над бурунами… они часто уносят с собой как мертвых птиц, так и птичьи яйца и прячут их… для прокорма подрастающих щенят. Колонии птиц столь велики, что наносимый песцами урон, кажется, совсем не отражается на их огромной численности». Тем же занимаются песцы в восточных областях канадской Арктики и рыжие лисицы на Ньюфаундленде. Можно не сомневаться в том, что летнее питание песцов южных районов сильно зависело от птичьих колоний и что опустошение большинства их современным человеком нанесло чувствительный удар по выживаемости песцов.
В любом случае факт остается фактом — песец исчез на юге его былого ареала и в настоящее время обитает в арктических и субарктических районах. Исключение составляют случайные особи, дрейфующие на юг на паковых льдах (сопровождая белых медведей в роли шакалов) лишь затем, чтобы оказаться чужаками на чужой земле почти без надежды избежать ожидающих их там ружей и капканов.
В книге, которая в значительной мере состоит из эпитафий животным, не сумевшим пережить вторжение в их мир европейцев, хочется отвести душу историей об одном приятном исключении.
«Маленький волк» — так именовали индейцы Великих равнин животное, известное под названием «койот»{76}. Во времена аборигенов койоты обитали исключительно на Западе; особенно изобиловали ими Великие равнины, где эти животные сосуществовали с серыми волками. Однако было бы неправильно считать, что койоты влачили жалкое существование. Несмотря на высокий уровень смертности, этот вид — благодаря своей пластичности — продолжал обитать даже после того, как там были уничтожены серые волки. В борьбе за выживание со своим главным врагом — человеком — койот должен был сначала научиться тому, как уберечься от яда, западни, капкана и ружья, а уж потом начать восполнять свои огромные потери. Ниже следует еще один отрывок из книги Кахалана, написанной, заметьте, в 1947 году: