Трагедии моря
Шрифт:
Прежде всего началось массовое производство рыбной кормовой муки и удобрений. Первой жертвой, избранной для заправки зловещих «перерабатывающих» установок, неожиданно появившихся на северо-восточном побережье, была сельдь [70] . В начале 1960-х годов, примерно в то время, когда Служба промышленного развития (СПР) Ньюфаундленда пришла к заключению о «недоиспользовании» местных запасов сельди, сельдяной промысел на Тихоокеанском побережье Канады пришел в упадок в результате перелова. Цитирую слова директора СПР: «Что могло бы быть рациональнее, чем пригласить поработать на нас бездействующие сельдевые сейнеры Британской Колумбии?»
70
Аргументы в пользу
Первый завод по производству рыбной муки и жира на южном берегу Ньюфаундленда был построен в 1965 году, и один из сейнеров Британской Колумбии пришел туда кружным путем через Панамский канал, чтобы, так сказать, «прощупать» местные воды. Проверка оказалась на редкость удачной. К 1969 году пятьдесят самых больших современных сейнеров Британской Колумбии уже вели круглогодичный промысел на южном и западном берегах Ньюфаундленда, а полдюжины жиромучных заводов коптили небо черным маслянистым дымом своих труб. Уловы сельди на Ньюфаундленде, прежде не превышавшие 4000 тонн в год, теперь подскочили до 140 000 тонн. Тем временем годовая добыча в южной части залива Св. Лаврентия также увеличилась с 20 000 до 300 000 тонн.
Затем в начале 1970-х годов сельдь стала исчезать. Представители рыбной промышленности уверяли, что эти мелкие рыбы, очевидно, изменили пути своих миграций и вскоре непременно должны вернуться. Сельди же были, видимо, не в курсе этих оптимистических прогнозов — их некогда огромные стаи до сих пор еще не вернулись. Скептики сомневаются в том, что они в состоянии это сделать.
Сельдь была не единственной жертвой. В 1960-х годах у южных берегов Новой Англии начался массовый промысел макрели для производства жира, удобрений и корма для животных (включая питание для кошек). К 1972 году добывалось колоссальное количество — 390 000 тонн в год, но вскоре после этого макрель загадочно исчезла. Хищническое истребление макрели у берегов Новой Англии и аналогичное опустошение ее запасов в канадских водах привели к тому, что от некогда сказочно богатого хода этой рыбы вдоль северо-восточного побережья от Кейп-Кода до Лабрадора осталось жалкое подобие.
В 1960-е годы к промыслу мойвы в водах Большой Ньюфаундлендской банки приступили японские сейнеры. Когда слух об этом дошел до канадского Министерства рыболовства, его руководители пришли к заключению, что на мойве можно подзаработать, и решили поэтому «развивать промысел мойвы в широких масштабах». То, что являлось традиционно прибрежным промыслом с уловом менее 10 000 тонн рыбы в год, теперь превратилось в международный промысел в открытом море с огромными квотами на вылов, предоставляемыми как иностранным, так и отечественным рыболовным флотилиям. Кстати сказать, иностранцы в большинстве своем ловили мойву для еды, а канадцы — в основном для переработки на муку. Согласно официальным данным, а они определенно занижены, в 1976 году общий улов мойвы достиг 370 000 тонн. К весне 1978 года запасы мойвы в открытом море были катастрофически опустошены.
Ну и что? Ведь для «развития промысла» оставались еще прибрежные популяции, нерестившиеся у берегов Ньюфаундленда. Эти косяки и в настоящее время опустошаются канадским промыслом, но не ради добычи пищи для людей, и даже не для переработки на муку, а для поставок на рынок деликатесов. В сети попадают миллионы особей мойвы обоего пола, однако для продажи на японский гастрономический рынок берется лишь икра от икряных самок. Поэтому большая часть улова просто выбрасывается за борт.
К 1983 году большинство прибрежных популяций мойвы сократилось до остаточного уровня. По мнению некоторых биологов, это опустошение задержало восстановление запасов донных рыб и несет, возможно, гибель немногим оставшимся большим колониям морских птиц на побережье Ньюфаундленда, чья жизнь во многом зависит от существования мойвы. Другие океанологи считают, что истребление «кормовой» рыбы, вообще говоря, серьезно снижает жизнеспособность сохранившихся стад тюленей: длинномордых, обыкновенных и хохлачей, а также нескольких видов китов, которые за последние годы подверглись безжалостному уничтожению людьми.
Несколько месяцев тому назад я спросил одного из «недовольных» ихтиологов (число которых, видимо, растет), что он думает по поводу применяемой промышленностью практики истощения не только популяций промысловых рыб, но также запасов «кормовых» видов. Того, что ему хотелось сказать по этому поводу, бумага не выдержит, но суть можно выразить в следующих словах:
«Послушайте! Для этих ублюдков завтра не существует. А если бы оно и настало, они вложили бы свои капиталы во что-нибудь вроде переработки людского населения третьего мира на пищу для собак. Неважно, что вам говорят представители промышленности или министерства, у них на уме только одно — делать деньги… как можно больше, пока океанический промысел не провалится в тартарары… Как будто вы не знаете, что моря умирают!»
Если среди обитателей моря треска (в глазах человека) выглядит простолюдинкой, то атлантический лосось{85} принадлежит к настоящим аристократам. Впрочем, это не спасло его от плачевной участи.
В период с 1865 по 1910 год один канадец французского происхождения по имени Наполеон Комо нес службу по охране лососей на небольшой речке Годбу, что протекает на северном берегу эстуария реки Св. Лаврентия, примерно в трехстах километрах ниже Квебека. Его хозяевами были монреальские дельцы и политиканы, получившие монопольное право на добычу лосося в этой реке. В обязанности Наполеона входило следить за тем, чтобы никто не мог вытащить хотя бы одну корюшку из воды, принадлежавшей самозваным «хозяевам Годбу».
Сорок три года подряд он и его помощники вели войну по всей реке Годбу и в прилегающих водах эстуария реки Св. Лаврентия против «этих заклятых врагов царственного лосося: белух, морских свиней, тюленей, медведей, норок, выдр, крохалей, зимородков, скоп и гагар». Стражи сурово обходились с любыми пойманными ими браконьерами, а также с коренными жителями этого региона — индейцами, чьи предки испокон веков добывали лосося в реке Годбу для своего пропитания.
Комо был не только беспощадным сторожевым псом, но и верным слугой, поваром и проводником своих обожаемых повелителей, о которых он (или пишущий за него автор-невидимка) говорил: «Пусть себе на здоровье хозяева Годбу еще долгие годы наслаждаются роскошной рыбной ловлей, состязаясь в хитрости, ловкости и силе с царственным лососем!»
С превеликим усердием Комо вел тщательный учет рекордов своих хозяев. Хотя они проводили на реке не больше двух-трех недель в году и редко пользовались более чем шестью «удочками» одновременно, за годы службы Комо они наловили 14 560 лососей в среднем по восемь с лишним килограммов каждый, что в общем составляет более 116 000 килограммов этой «королевской» рыбы.
Типичным был сезон 1903 года. За две недели господа Джон и Джеймс Мэнюэл, Джеймс Лоу и полковник Э. А. Уайтхед убили [71] 543 крупных лосося общим весом более 3000 килограммов, из которых по 25 килограммов из улова каждого рыбака закоптили, чтобы потом отвезти на пароходе обратно в Монреаль как «вещественное доказательство» их спортивной доблести. Что же касается остального — трех тонн «королевской» рыбы, то они остались гнить в речной долине, а частично их использовали как приманку для черных медведей, которых ловили в капканы или убивали из ружей, дабы эти звери не таскали из реки живую рыбу.
71
«Убивать лосося» — этот термин традиционно использовался как рыбаками-любителями, так и промысловиками.
Нет ничего необычного в этой промелькнувшей перед нашим взором картине, изображающей рыболова-спортсмена в действии. Во второй половине XIX и в начале XX века более 400 подобных клубов для любителей добычи лососей занимались рыбной ловлей на реках северо-восточного побережья, от Мэна до Лабрадора. Многие из них, имея лицензии, получали исключительное право убивать «царскую рыбу».
Членами клубов были представители общественной, финансовой, военной и политической элиты Североамериканского континента, а также высокопоставленные заокеанские визитеры, нередко — представители аристократических кругов. Все они «убивали» лосося с не меньшим рвением, чем это делали «владельцы Годбу», — по крайней мере до тех пор, пока в реке оставалось хоть несколько рыбин. И все-таки они появились там уже к концу лососевой бойни.