Трагедия Икс

Куин Эллери

— И по этой причине вы хотели перевязать руку?

— Да. Если бы рана открылась, бинт послужил бы антисептической защитой.

— Превосходно, доктор Моррис, — кивнул Лаймен. — Вы слышали показания предыдущего свидетеля, описывающего состояние раны, когда он видел ее у перил парома. Могла рана в таком состоянии, как описал ее инспектор Тамм, открыться, скажем, за пятнадцать минут до того, как он ее видел, доктор Моррис?

— Вы имеете в виду, могла ли первоначальная рана открыться за пятнадцать минут до того, как ее впервые увидел инспектор

Тамм, и выглядеть так, как он ее описал?

— Да.

— Безусловно, не могла, — уверенно ответил врач.

— Почему?

— Даже если бы она открылась за час до того, то не могла бы находиться в таком состоянии, как описал инспектор — быть сухой и покрытой цельным струпом.

— Следовательно, вы считаете, что рана не открывалась с тех пор, как вы обработали ее в клубе и до тех пор, как обвиняемый схватился за дверную ручку на пароме?

Бруно начал протестовать, но доктор Моррис уже успел ответить «да». Присяжные с жаром перешептывались, а Лаймен удовлетворенно улыбался.

— Доктор Моррис, — заговорил он, когда спор прекратился, — мог обвиняемый поднять предмет весом в две сотни фунтов за несколько минут до того, как инспектор Тамм видел его рану у перил в вышеописанном состоянии, и бросить этот предмет через перила и выступ шириной в два с половиной фута таким образом, чтобы рана не открылась?

Бруно снова вскочил, потея от злости и громко возражая. Но судья Гримм отклонил протест, указав, что профессиональное мнение важно для аргументов защиты.

— Категорически нет, — ответил доктор Моррис. — Он не мог этого сделать, не повредив струп.

— Можете начинать перекрестный допрос, мистер Бруно, — сказал Лаймен с торжествующей улыбкой.

Бруно ходил взад-вперед перед свидетельским местом, как зверь в клетке, закусив губу и сердито глядя на врача. В зале не смолкал шум, и судья Гримм постучал молоточком, призывая к молчанию.

— Доктор Моррис! — начал Бруно, когда тишина восстановилась. — Вы только что заявили под присягой, что, судя по описанию предыдущим свидетелем состояния раны обвиняемого, он не мог воспользоваться правой рукой, перебрасывал за борт предмет весом в двести фунтов, чтобы рана при этом не открылась вновь…

— Протестую, ваша честь, — спокойно прервал Лаймен. — Мой вопрос, помимо перил, включал выступ шириной в два с половиной фута, который тянется вдоль бортов верхней палубы «Мохока».

— Повторите вопрос правильно, мистер окружной прокурор, — велел судья Гримм.

Бруно повиновался.

— На этот вопрос я ответил «да», — спокойно сказал доктор Моррис. — Готов рискнуть своей репутацией и поручиться в том, что я прав.

Лаймен, вернувшись к столу защиты, шепнул Бруксу:

— Бедняга Бруно. Никогда не видел его таким сбитым с толку. Ведь при повторении это произведет только еще большее впечатление на жюри.

Но Бруно угрожающе произнес:

— Какую руку вы имели в виду, доктор?

— Разумеется, правую, на которой был порезан палец.

— Но подсудимый мог воспользоваться левой рукой для вышеупомянутого акта, чтобы рана не открылась снова?

— Естественно, рана бы не открылась, если бы он не пользовался правой рукой.

Бруно строго посмотрел на присяжных, словно говоря: «Как видите, вся эта болтовня не стоит ровным счетом ничего. Де Витт вполне мог все это проделать левой рукой». Он сел с мрачной усмешкой. Доктор Моррис начал спускаться с помоста, но Лаймен вызвал его снова. Врач опять занял свидетельское место — в его глазах мелькали насмешливые искорки.

— Доктор Моррис, вы слышали, как окружной прокурор только что предположил, что обвиняемый мог избавиться от трупа, используя только левую руку. По вашему мнению, обвиняемый мог одной левой рукой поднять двухсотфунтовое тело потерявшего сознание Чарлза Вуда и перебросить его через перила и выступ?

— Нет.

— Почему?

— Я несколько лет знаю мистера де Витта как врач. Во-первых, он правша и его левая рука, как обычно у правшей, слабее правой. Во-вторых, он маленький, слабый физически и весит всего сто пятнадцать фунтов. На основании этих фактов я считаю невозможным, чтобы он сделал с телом весом в двести фунтов то, что вы описали.

Шум стал оглушительным. Несколько репортеров выбежали из зала суда. Присяжные возбужденно переговаривались. Побагровевший Бруно что-то кричал, но никто не обращал на него внимания, покуда приставы титаническими усилиями восстанавливали порядок. Когда им это удалось, Бруно сдавленным голосом потребовал двухчасовой перерыв для того, чтобы узнать мнение другого медика.

— Если эта безобразная сцена, еще раз повторится во время процесса, — пригрозил судья Гримм, — я велю очистить зал и закрыть двери! Объявляю перерыв до двух часов дня.

Пристав постучал молотком, все поднялись и ждали стоя, покуда судья Гримм удалится в личный кабинет. Затем ад разверзся снова, и присяжные быстро покинули зал. Де Витт, которого покинуло самообладание, пыхтел на своем стуле с выражением недоверчивого облегчения на бледном лице. Брукс тряс руку Лаймена, поздравляя его:

— Самая поразительная защита, какую я слышал за много лет, Фред!

Окружной прокурор Бруно и инспектор Тамм сидели за столом обвинения, мрачно уставясь друг на друга. Репортеры окружили стол защиты, и пристав с трудом защищал от них де Витта.

Тамм склонился вперед.

— Вы остались в дураках, старина, — проворчал он.

— Мы, Тамм, — поправил Бруно. — Вы ничуть не умнее меня. В конце концов, вы собирали улики, а я только представлял их.

— Не могу этого отрицать, — согласился Тамм.

— В итоге мы оба — величайшие идиоты во всем Нью-Йорке, — простонал Бруно, засовывая бумаги в портфель. — Факты все время были у вас под носом, а вы ничего не замечали.

— Я действительно дал маху. Но вы тоже видели, что рука де Витта той ночью была перевязана платком, и не подумали спросить об этом.