Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Брюханов Владимир Андреевич

4 августа 1878 г. я в татерсале. Запрягаю Варвара. Одеваюсь в кучерское. Выезжаю. Ровно в 8 час. я на Михайловской площади. Проезжаю мимо Михайловского сквера, вижу там Сергея [Кравчинского] и Семена [Баранникова]. Сидят на разных скамейках. Сергей читает газету. Газета сложена вдвое. В ее складке, знаю, итальянский стилет, сделанный по специальному заказу — «для охоты на медведей», было объяснено мастеру. /…/ Через четверть часа /…/ мимо меня начинают проходить один за другим наши сигнальщики, наконец, идет Бердников. Знак, — Мезенцев повернул с Невского на Михайловскую улицу. Сергей выходит из сквера и, продолжая читать газету, медленно переходит на панель /…/. За ним еще медленнее идет Семен. Мезенцев, беседуя с Макаровым, поравнялся с Сергеем. Вижу быстрое движение руки

Сергея. Слышу вскрик Мезенцева. Сергей быстро направляется ко мне. Макаров против ожидания бросился не на помощь Мезенцеву, а за Сергеем. Близко нагоняет его, ударяет концом зонта по шляпе. В этот момент Семен стреляет в Макарова. Макаров на мгновение останавливается и поворачивает к Мезенцеву. Сергей садится в пролетку. Перепуганный выстрелом, Варвар бросается каким-то нелепым галопом прыжками.

Семену не сразу удалось вскочить в пролетку. /…/ Наконец, Семен вскочил. /…/ пустынная несколько секунд назад улица заполнена группами людей. Точно прикованные к месту, они остолбенело-вопрошающими глазами смотрят на нас, — они не знают еще, что произошло за углом, и не понимают, в чем дело. Быстро справляюсь с Варваром. Он своей обычной прекрасной рысью мчит нас к углу Садовой. За нами уже раздаются крики: «Держи! Лови!». За пролеткой уже бегут люди. Поворачиваю на Садовую. /…/ На углу Садовой и Невского стоит городовой и мирно беседует с кем-то, — грохот дровяных возов не доносит до него криков позади нас. Быстро пересекаем Невский. /…/ Огибаем справа Александринский театр и направляем Варвара к Апраксину двору с этой его стороны. Здесь в обычной апраксинской толчее Сергей и Семен сходят с пролетки. /…/

Приехав в татерсаль, я застал продолжение утренней суеты: так же убирали лошадей, так же мыли экипажи. Я распряг Варвара, поставил его на место, закатил пролетку, переоделся и ушел. /…/ И когда полчаса спустя в татерсаль явилась полиция, обходившая все дворы и в первую голову татерсали, с вопросом: «Не выезжала ли отсюда сегодня пролетка на лежачих рессорах, запряженная вороным рысаком», то прислуга татерсаля с чистой совестью отвечала: «Нет». Все произошло так быстро, что за суетой они не заметили моего выезда. На этом «нет» все они стояли на следствии и на суде». [705]

705

Деятели СССР и революционного движения России, с. 151.

Руководил этим шедевром террористического искусства Александр Михайлов, непосредственно присутствовавший на месте действия. Однако до сих пор остается неизвестным, что (как и в операции с освобождением Стафановича и товарищей) эти действия были только половиной намеченного плана. Вторая же половина на сей раз сорвалась.

Дневник Милютина от 4 августа 1878: «По поводу одесских происшествий получены были некоторыми лицами и здесь в Петербурге анонимные письма с угрозою убийства, в случае приведения в исполнение смертного приговора над Ковальским. Такое письмо получил и я. Но первою жертвою мщения пал ген[ерал] Мезенцов, как шеф жандармов.

Сегодня утром в 10-м часу я был удивлен приходом ко мне некоего Бодиско, с которым некогда случилось мне познакомиться за границей. В смущении рассказал он мне, что был свидетелем только что совершившегося пред окнами его квартиры (на Михайловской площади) покушения на жизнь Мезенцова, который имел привычку по утрам гулять пешком в этой части города, вместе с приятелем своим Макаровым. Два неизвестных человека, подъехав в дрожках, бросились на Мезенцова и Макарова; один нанес кинжалом рану в грудь [на самом деле — в спину насквозь с выходом лезвия через грудь] Мезенцову, другой выстрелил из револьвера в Макарова, но промахнулся и оба, вскочив опять на дрожки, ускакали. Не случилось тут ни полицейских, ни даже извозчика, так что едва отыскали экипаж, чтобы довезти раненого домой.

Я поспешил навестить бедного Мезенцова; нашел его окруженным врачами и подчиненными. Он был очень бледен; пульс слаб; показал мне свою рану, которая не казалась очень опасною; кровоизлияние было уже остановлено. Врачи обнадеживали, что рана не опасна. Однакож в 6-м часу приехал ко мне адъютант Мезенцова /…/ с известием о кончине его». [706]

Милютин не понял, что в это утро его навестил ангел смерти, но отступил в решительный момент.

706

Дневник Д.А. Милютина, т. 3, с. 85–86.

Случайный заграничный знакомый Милютина, так удививший его своим появлением, был совсем не случайным человеком в революционных рядах. Бодиско — предположительно сын или иной близкий родственник декабриста М.А. Бодиско (умершего в 1867 году), который после Сибири приобрел имение близ села, где был священником отец знаменитой террористки П.С. Ивановской (участницы и одесских событий в описываемое время, и «Народной Воли» в 1880–1881 годах, и Боевой Организации Партии социалистов-революционеров в 1904–1905 годах) и ее братьев и сестер — тоже участников революционного движения; на средства М.А. Бодиско и получили среднее образование Прасковья Ивановская и ее младшая сестра Дуня Ивановская (впоследствии замужем за В.Г. Короленко). Последняя была в той же команде с участием обоих Михайловых, Баранникова и «Варвара» — при предшествующей попытке освобождения «Петро» Крестовоздвиженского. [707]

707

Деятели СССР и революционного движения России, с. 90, 146.

Невозможной случайностью выглядит то, что нападение на Мезенцова произошло именно под окнами квартиры Бодиско: либо это ложь, либо заранее точкой нападения на длинном маршруте было выбрано это место, либо квартира была снята уже после выбора места нападения. Невозможной случайностью выглядит и то, что Бодиско сразу после покушения отправился не куда-нибудь, а к мало знакомому ему министру, которому позднее также не докучал своими посещениями.

Операция была спланирована так, что менее надежная ее часть (очевидно, предполагалось, что Бодиско может не справиться со своей ролью) не должна предшествовать и помешать более важной и надежно спланированной другой ее части; в то же время визит Бодиско должен был произойти настолько быстро, чтобы вести о нападении на Мезенцова не всполошили охрану — и никому не известный Бодиско без помех проник в кабинет министра. Отсюда, предположительно, еще одна причина для задержки уже спланированного покушения на Мезенцова, в принципе нежелательная при проведении террористических операций: очевидно, продолжали уламывать, а затем и тренировать нерешительного Бодиско. То, что последний исчез затем с революционных горизонтов — тоже вполне типичный исход ситуации: и для него не дались даром пережитые ощущения, и террористы отступились от явно неподходящего кадра.

Для Милютина в эти дни испытания еще не завершились. Он писал уже 8 августа: «Я продолжаю получать анонимные предостережения и угрозы. Сегодня адъютант мой Чичерин принес мне полученное им такое же письмо. Из III отделения дали мне знать, что вчера во время панихиды по Мезенцове, какой-то подозрительный человек у подъезда выспрашивал, который из проходивших генералов военный министр. Этого же человека заметили и сегодня суетившимся на пути государя от станции жел[езной] дороги к дому III отделения, так что наконец его арестовали». [708]

708

Дневник Д.А. Милютина, т. 3, с. 87–88.

Арестованный не мог быть Бодиско — этот знал министра в лицо.

Не исключено, что здесь мы встречаемся с Леоном Мирским, про которого известно, что приблизительно в это время он был арестован. Утверждается, правда, что Мирский был арестован в Киеве, но Милютина могли информировать без детальных подробностей: скажем, не арестовали, а взяли под плотный контроль, что было бы вполне уместным при таком случае; Мирский же в тот момент был все-таки не киевлянином, а жителем Петербурга. Арест Мирского произошел по подозрению в государственном преступлении (каком именно — никогда, кажется, не публиковалось). В октябре его перевезли в столицу, продержали несколько месяцев в Петропавловской крепости и в январе 1879 выпустили по недостатку улик.