Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Шрифт:
Два дня спустя, в день Светлого Воскресения, и сам Ланской уволен от должности министра, причем получив графский титул и придворное звание камергера. /…/
Удаление Ланского и в особенности моего брата было неизбежным последствием той непрерывной интриги, которая велась противниками освобождения крестьян. Государь удерживался против течения, пока эти личности были необходимы для доведения крестьянского дела до конца; но раз, что цель была достигнута и новое Положение вошло в силу, Государь, по свойству своего характера, счел нужным смягчить неудовольствие, которое совершившаяся Великая реформа произвела на помещичье сословие /…/. Для этого самое приведение в исполнение нового закона должно было быть /…/ вверено таким личностям, которых нельзя было ни в каком случае заподозрить во враждебности к дворянству.
В
Об умонастроениях этого последнего свидетельствуют записи в его дневнике почти буквально накануне назначения, 13 апреля 1861: [474] «Государь полагает, что литература развращает молодежь и увлекает публику; он жалуется на то, что цензура не исполняет своих обязанностей, но все, по-видимому, не замечает, что литература есть в то же время и отражение духа большинства публики. Он еще не убедился, но нет ведомства, канцелярии, штаба, казармы, дома, даже дворца, в котором не мыслили и не говорили бы в политическом отношении так, как говорит именно та литература, на которую он негодует. /…/ Консервативные начала нашли бы себе защитников, но для этого нужно, чтобы им дана была возможность стать на стороне правительства, указать на его деяния и цели и определять те грани, которых оно преступать не намерено. Теперь они могут только молчать, чтобы не увеличивать собою числа тех, которые порицают правительство. Защищать его невозможно. Даже за деньги оно не может приискать себе защитников». [475]
473
Воспоминания Д.А. Милютина, с. 89–91.
474
Напоминаем — на следующий день после расстрела в Бездне.
475
Дневник П.А. Валуева, т. 1, с. 97.
Еще на следующий день: начальник III Отделения князь В.А. Долгоруков «желал со мною видеться. /…/ О «конституции» он говорил сегодня раза два, как о неизбежном последствии эмансипационного дела, но присовокуплял, что государь не только не решится заявить согласие на постепенное развитие конституционных форм, но даже решительно высказался в противном смысле еще недавно и не изменил, по-видимому, своего взгляда на этот вопрос. При этом кн. Долгоруков еще раз сказал: «Мы в безвыходном положении, что будем мы делать?» Я отвечал: «Ждать с верноподданническою покорностью, пока мысль и воля государя изменятся».» [476]
476
Там же, с. 100.
Еще почти через полгода, 24 августа того же года, тот же Валуев: «Обедал у Штиглица (не банкира) с [британским послом] лордом Нэпиром, Грейгом [477] /…/ и пр[очими]. Нэпир справедливо замечает, что у правительства нет партии, что у нас никто его не защищает и никто за него не вступается. «В течение полугода, как я нахожусь здесь, — сказал лорд Нэпир, — с трудом найдется несколько лиц, принадлежащих, как здесь говорят, к немецкой партии, которые при мне выступили бы за правительство»» [478] — и это действительно было так!
477
С.А. Грейг (1827–1887) — видный российский государственный деятель, кроме прочего — министр финансов в 1878–1880 гг.
478
Дневник П.А. Валуева, т. 1, с. 109.
Но почему же царь не желал поступиться и частицей личной власти? Из жадности и эгоизма?
Так действительно полагали тогда
Но как же он мог при этом надеяться удержать власть, имея столь могущественную оппозицию, включавшую даже половину собственных министров — в том числе таких силовиков (выражаясь современным языком), как Валуев и Долгоруков, а потом и заменивший последнего граф Петр Андреевич Шувалов, за могучее влияние в 1866–1874 годах получивший многозначительное прозвище — «Петр IV»?
На это тоже имеется общеизвестное объяснение совсем из других источников: а потому, что он, царь, пользовался поддержкой всего русского народа!
И тут мы сталкиваемся с мистической теорией относительно особых свойств русской народной души, противоположности ее тлетворным западным влияниям и органической чуждости всякому парламентаризму и демократии. Словом: Царь и Народ — и более ничего России не нужно! [479] ..
Но как раз ситуация, в которой оказались Россия и Александр II, никакого отношения ни к какой мистике не имела.
479
Об этом, как мы помним, иронически писал сам Валуев — см. раздел 2.2.
«Фирма» Царь и Народ представляла собою, как уже отмечалось, иерархическую пирамидальную структуру: наверху — царь, внизу — широчайшие народные массы. Без промежуточных слоев существовать такая структура не могла, и они, эти промежуточные слои, играли, естественно, чрезвычайно важную роль. Раньше, до реформы, весомую роль играли помещики, имевшие под управлением значительную часть крестьянской массы; теперь и эта роль перешла к чиновникам, ранее руководившим только городским населением и государственными, удельными и иными категориями крестьян. На деле же наиболее влиятельная часть общегосударственного аппарата и теперь, и раньше состояла из помещиков; ранее они имели рабов в частной собственности, а вот теперь — нет.
Понятно, что это нововведение никак не могло их радовать, и понятно, зачем им нужна была конституция: чтобы собственной властью бороться с новыми явлениями, разрушавшими основы их материального благосостояния. До реформы нужно было бороться против предстоящей реформы, после — пытаться отменить ее или хотя бы ограничить ее воздействие.
Но ни то, ни другое не было и не могло быть в их реальной власти, с учетом того, что основная масса народа имела совершенно противоположные интересы. Именно поэтому дворянская оппозиция ничего не могла противопоставить царской власти: царь действительно опирался на народ — и мог полностью рассчитывать на его поддержку.
Дворяне, зациклившиеся в собственном эгоизме, и понимали, и не понимали это.
Сначала, в 1856 году, они очень испугались своих Сенек и Степок — и уже готовились до последнего патрона защищать свои жизни. Потом успокоились и перестали уважать опасность, которая была вовсе не такой уж и воображаемой. И кровавое подавление Польского восстания, и многочисленные эпизоды по всей Руси — типа волнений в Бездне или «Битвы под Дрезденом» — не оставляли никаких сомнений относительно возможности приведения в действие могучих сил, враждебных дворянству.
Что же касается конституции, то ее важнейшим элементом во всех вариантах было собрание народных представителей, переодически переизбираемых, с которым царю предстояло бы на определенных условиях разделить полноту своей власти.
На Западе развитие конституционных форм прошло грандиозную по продолжительности эпоху постепенных усовершенствований. Сначала парламенты состовлялись исключительно из высших феодалов, постепенно гражданскими (в том числе — избирательными) правами наделялись все более расширявшиеся категории остального населения. До утверждения в современной Европе сегодняшней системы всеобщего избирательного права (для совершеннолетних обоего пола!) понадобились столетия политических конфликтов и столкновений, включая такие катастрофические кровавые разборки, как революции в Англии и во Франции, где короли и парламенты выступали в качестве главных действующих лиц. Недавняя история ХХ века — с Гитлером, Муссолини и другими диктаторами, успешно душившими конституционализм в собственных и соседних странах, указывает даже на сегодняшнюю непрочность конституционных режимов и ограниченность их возможностей и эффективности.