Трагедия закона. Простым канцелярским шилом
Шрифт:
– Гм, хорошо, милорд,- промычал он.- Хорошо. Я…- Он замялся, потом вздохнул и храбро выпалил: – Я должен посмотреть права вашей светлости и страховку.
– Хорошо,- повторил за ним Барбер чуть ли не с иронией. Затем подошел к машине, вынул небольшой бумажник и передал его констеблю.- Здесь и то и другое,- просипел он.
Прибывшая "скорая помощь" отвлекла их на некоторое время.
Петигрю показалось, что не прошло и минуты, как пострадавшего осмотрели, перевязали, подняли и унесли, не оставив никаких следов, кроме аккуратно свернутой накидки констебля, лежащей на мостовой. Констебль поднял ее, встряхнул и, поскольку дождь кончился, скрутил и сунул под мышку. Затем вернулся к изучению документов,
Придется повториться, но в правильно организованном обществе все водители без исключения, особенно судьи Высокого суда правосудия, должны регулярно перерегистрировать свои водительские права. Кроме того, они должны заблаговременно проверять суммы, которыми их может обеспечить страховое агентство, и иметь при себе страховой сертификат, предусмотренный законами о дорожном движении, принятыми в 1930-м и 1936 году. То, что они часто забывают делать это и, таким образом, совершают правонарушения, еще раз подчеркивает, что общество все еще не организовано в достаточной степени правильно. Тот факт, что даже судьи Высокого суда страдают забывчивостью, является вполне достаточным аргументом в пользу того, что в правильно организованном обществе судьям вообще нельзя разрешать водить транспортные средства.
– Сожалею, милорд,- сказал полицейский,- но с вашими документами не все в порядке.
Барбер глянул на документы, которые констебль рассматривал в свете фонаря.
– Кажется, они просрочены,- произнес он печально, почти униженно.
– Поэтому, милорд, мне придется просить вас…
Здесь вдруг неожиданно вмешался Дерик:
– Господин офицер, может быть, вы доложите о случившемся вашему начальству, и старший констебль приедет в гостиницу, чтобы обсудить все вопросы с господином судьей? Может быть, не стоит решать все здесь?
Констебль явно почувствовал облегчение и согласился с предложением Дерика.
– Вы правы, сэр,- откликнулся он.- Я только хотел бы записать вашу фамилию и фамилию другого господина.- Он снова вынул блокнот.
Через пару минут формальности были закончены, по крайней мере на данный момент. Петигрю пошел пешком в гостиницу, которая была совсем близко, а Дерик, почувствовав себя вправе распоряжаться, твердо заявил, что отвезет судью домой, и сел за руль, не дожидаясь разрешения.
"Проклятый старый дурак! Проклятый старый дурак!" – повторял про себя Петигрю, шагая к гостинице. Голова болела от удара, который он получил, когда машина врезалась в бордюр, ноги промокли. Он чувствовал себя усталым, побитым и злым. Петигрю был очень зол. Во всем виноват Стригун. Если бы не он, Петигрю спокойно спал бы сейчас в своей кровати в Лондоне. Ему стало казаться, что несчастный случай вслед за шумным весельем был специально спланирован судьей, чтобы доставить ему неприятность. Просроченные права и страховка судьи добавляли злости. Казалось бы, мелочь, но он испытывал мрачное удовлетворение оттого, что его враг оказался в унизительной ситуации. С другой стороны, Фрэнсис негодовал по поводу того, что судья Его Величества допустил столь позорную оплошность. Пожалуй, ни один судья не избежал критики со стороны Петигрю. Он пародировал и высмеивал их всех на вечеринках в адвокатской столовой, хотя многие ему нравились как личности, а некоторые вызывали восхищение. Но ни перед кем не преклонялся. Петигрю слишком хорошо знал их и изучил до такой степени, что не питал никаких иллюзий. Что касается судейской профессии в целом, то он испытывал к ней невыразимое глубочайшее почтение. Это было то, чем и для чего Петигрю жил. Поэтому все, что могло запятнать доброе имя его замкнутого сообщества в глазах остального мира, за пределами узкого круга юристов, волновало его до глубины души. И чем дальше отступали личные обиды, тем ужаснее представлялось то, что совершил Барбер. Когда адвокат подошел к гостинице, им владела лишь одна мысль: любой ценой не допустить, чтобы это происшествие попало в газеты.
"Старший констебль города – разумный человек,- размышлял он.- В любом случае уголовное дело не будет возбуждено. В этом можно не сомневаться. Будем надеяться, что старший констебль нагонит страха на молодого полицейского и тот не проболтается. Что касается Маршалла, то тот, кажется, правильно соображает. Здесь будет все в порядке, но все же не помешает поговорить с ним утром. К счастью, не было посторонних свидетелей, кроме одного, который уже ушел, когда этот старый идиот назвал свое имя. Кстати, странно, что он сбежал… Всегда трудно заставить людей молчать, но можно…"
Размышляя таким образом, Петигрю толкнул вращающуюся дверь гостиницы и зажмурился, ослепленный ярким светом в холле. Он прошел через холл к лестнице мимо двери, ведущей в бар, и услышал, как кто-то крикнул: "Мы закрываемся, господа!" Фрэнсис удивился – он думал, что уже глубокая ночь. Правда, ужин, как всегда, начался довольно рано и благодаря судье закончился раньше обычного. Но за вечер произошло так много событий, что Петигрю засомневался, не закрывается ли гостиничный бар позже обычного. Открыв дверь, он заглянул внутрь, чтобы посмотреть на часы.
В баре было полно народу. Подвыпившие посетители шумно переговаривались, опорожняя кружки. Теплый, влажный воздух был пропитан табачным дымом, ароматом пива и людскими запахами. Петигрю увидел время на часах, висевших на противоположной стене, и повернулся к выходу, но тут заметил оживленную группу под часами. Три или четыре солдата и пара гражданских сгрудились вокруг круга для метания дротиков. Невысокий полный мужчина средних лет в ярком клетчатом свитере приготовился бросать. По всей видимости, игра была в завершающей стадии, потому что страсти накалились до предела. Было также ясно, что бросавший – большой мастер. Его бросок был встречен восторженными возгласами.
– Давай тридцать четыре!- крикнул кто-то.- А, теперь осторожней, Корки. Целься в…
Но видно было, что Корки сам знал, что ему надо делать. Он уверенно бросил второй дротик. Вокруг опять зашумели.
– Двойная семерка! Теперь двадцать!- сказал чей-то голос.
Петигрю почувствовал азарт, хотя ничего не понимал в этой игре. Ему очень захотелось, чтобы Корки сделал все как надо, и он ждал последнего броска, затаив дыхание. Ему не стоило волноваться. В наступившей тишине Корки привстал на цыпочки с грацией танцора, несмотря на свою полноту, аккуратно прицелился и метнул последний дротик. Двойная десятка! Казалось, от шума зазвенели все стаканы и кружки в баре. Болельщики трясли руку вспотевшему, но абсолютно спокойному победителю, грозя ее вывихнуть, и хлопали его по спине. Когда он наконец отошел, чтобы допить свой стакан, бармен громко объявил:
– Время, господа, прошу вас!
В первый же момент, когда Петигрю увидел Корки, он понял, что видит его не в первый раз, но узнал только тогда, когда обратил внимание на то, с каким достоинством тот принимал восторги своих болельщиков. Как ни странно, Петигрю встречался с этим человеком не далее как сегодня днем. Впрочем, он видел его совсем в другой обстановке, поэтому и не узнал сразу. Петигрю пришел сегодня к началу рассмотрения дела об убийстве не столько для того, чтобы послушать вступительную речь Фродшама перед присяжными, сколько для того, чтобы получить истинно эстетическое удовольствие, наслаждаясь ораторским искусством Бимиша. Бимиш в суде – торжественный, одетый во фрак и полосатые брюки, и Корки в баре – чемпион по метанию дротиков,- казалось, что может быть общего между ними? Но это действительно был один и тот же человек.