Trainspotting
Шрифт:
– Это я виновата... я во всём виновата, - причитала она, закрывая лицо руками.
– Слышь, Лес... это самое, Марк ща сварит, слы... ты поняла, это самое...
– сказал ей Картошка. Это были первые слова, которые я услышал от него за несколько дней. Наверняка, он что-то говорил всё это время. Должен был говорить, в натуре, блядь.
Вернулся Дохлый. Весь напряжённый, особенно шея, как будто пытался сорваться с невидимого поводка. У него был гробовой голос. Как у сатаны в фильме "Изгоняющий дьявола". Мы все заткнулись.
– Блядь... ёбаная
Я никогда его таким не видел, а я знаю этого ублюдка почти всю свою жизнь:
– Чё случилось, Сай? Что за хуйня, бля?
Он подошёл ко мне. Мне показалось, он собирается меня отпиздить. Мы отличные кореша, но иногда тузим друг друга, по пьянке или со злости, если один задрачивает другого. Но это же несерьёзно, просто чтоб спустить пар. Между корешами это бывает. Но только не сейчас, когда у меня начинались ломки. Если бы этот мудак меня ударил, мои косточки рассыпались бы на миллионы мелких осколков. Он просто стоял надо мной. Спасибочки, бля. Ой спасибо, Дохлый Саймон!
– Всё накрылось пиздой. Это полный пиздец!
– завыл он громким, отчаянным голосом. Он похож был на раздавленную собаку, которая ждёт, чтобы кто-нибудь её пожалел.
Метти и Картошка встали и побежали в спальню. Я, мимо Дохлого, за ними. Я почувствовал запах смерти в комнате ещё до того, как увидел ребёнка. Он лежал ничком в своей кроватке. Он, вернее, она была холодной и мёртвой, с синяками под глазами. Мне даже не нужно было её трогать. Она лежала, как выброшенная кукла на дне детского гардероба. Такая махонькая. Крохотная, бля. Малютка Доун. Какая жалость!
– Малютка Доун... не могу поверить. Какой грех на душу...
– сказал Метти, покачивая головой.
– Ну и духан, бля... это самое, сука...
– Картошка прижал подбородок к груди и медленно выдохнул.
Метти всё так же качал головой. Он готов был взорваться:
– Всё, я сваливаю отсюда на хуй. Я не знаю, что делать, бля.
– Ёбаный в рот, Метти! Ни один поц отсюда не уйдёт!
– заорал Дохлый.
– Спокуха, чувак, спокуха, - сказал Картошка, но его голос был очень неспокойным.
– У нас тут заныкана гера. Эту улицу уже несколько недель пасут суки-легавые. Мы щас на ёбаных кумарах, и у всех нас скоро начнутся ебучие ломки. Полицейские ублюдки на каждом хуевом углу, - сказал Дохлый, стараясь держать себя в руках. Мысли о столкновении с полицией всегда помогают сосредоточиться. В вопросе о наркотиках мы классические либералы и горячо выступаем против вмешательства государства в любой форме.
– Угу... а может, всё-тки лучше свалить на хуй? Мы тут всё приберём и съебёмся, а Лесли вызовет скорую или полицию. Лично я согласен с Метти.
– Слышьте... может, надо остаться с Лес, это самое. Мы же типа друзья, и всё такое. А?
– отважился спросить Картошка. Такая солидарность в нынешних обстоятельствах была чем-то из разряда фантастики. Метти снова покачал головой. Он недавно отмотал шесть месяцев в Сафтоне. Если его опять заметут, то навесят охуенный срок. Тут же везде рыщут
– Я так понимаю, - сказал Метти, - это Леслин бэбик, правильно? Если б она за ним лучше смотрела, он бы, может, и не умер. Ну а мы тут при чём?
Дохлый задышал часто и глубоко.
– Мне неприятно об этом говорить, но Метти прав, - сказал я. Мне становилось всё хуже. Я просто хотел поскорее вмазаться и съебаться.
Дохлый отмалчивался. Это было странно. Обычно этот сукин сын рявкал на всех и каждого, не обращая внимания, слушают его или нет.
Картошка сказал:
– Это самое, мы типа не можем бросить Лес на произвол судьбы. Это будет типа как нехорошо. Врубаетесь?
Я посмотрел на Дохлого и спросил:
– От кого у неё бэбик?
Дохлый ничего не ответил.
– От Джимми Макгилвэри, - сказал Метти.
– Хуя лысого!
– Дохлый недоверчиво ухмыльнулся.
– Не разыгрывай из себя ёбаного мистера Невинность, - Метти повернулся ко мне.
– Че-го? Пошёл ты на хуй! Чё ты гонишь?
– ответил я, совершенно охуев от такого наезда.
– Ведь ты там был, Рентс. На вечерине у Боба Салливэна, - сказал он.
– Да ты чё, чувак, у меня с Лесли ничё не было.
– Я говорил правду, но тут же понял, что дал маху. В некоторых компаниях люди верят не тому, что ты им говоришь, а как раз противоположному; особенно это касается секса.
– А как вы оказались наутро в одной постели?
– Я был уторчанный, чуваки. В полном отрубе. Меня и домкратом не поднять было. Я даже не помню, когда последний раз тутурился.
– Мои объяснения их убедили. Они знали, что я уже давно и очень плотно торчу и что значит трахаться в таком состоянии.
– Это... кто-то мне говорил, что это был... этот... Сикер... предположил Картошка.
– Какой там Сикер, - Дохлый отрицательно покачал головой. Он положил руку на холодную щёку мёртвого ребёнка. Его глаза наполнились слезами. Я сам чуть было не расплакался. К горлу подступил комок. Одна загадка разрешилась. Мёртвое личико малютки Доун было как две капли воды похоже на лицо моего друга Саймона Уильямсона.
После этого Дохлый закатал рукав куртки и показал сочащиеся ранки на руке:
– Я больше никогда не притронусь к этому дерьму. С этого момента я завязал.
– Его лицо приняло выражение раненого жеребёнка, которым он всегда пользовался, когда хотел, чтобы его пожалели или дали ему денег. Я почти поверил ему.
Метти посмотрел на Дохлого:
– Не дури, Сай. Не делай ложных выводов. То, что случилось с ребёнком, не имеет никакого отношения к дряни. И Лесли тоже не виновата. Насчёт неё я прогнал. Она была хорошей матерью. Она любила своего ребёнка. Никто не виноват. Он просто задохнулся во сне. Случается сплошь и рядом.