Трактир на Мясницкой
Шрифт:
– И что ты думаешь делать дальше? – спросил я.
– Надо под протокол допросить эту Голубеву, – ответил Володя. – Но сначала надо съездить в Рузу, поспрашивать там, что да как. И откуда взялся у них этот рицин.
– Возьми меня с собой? – попросил я. – А то мой шеф рвет и мечет, – тут я немного приврал для значимости ситуации, – говорит, завершать программу про поварской конкурс нечем. А у меня материала – кот наплакал. И можно сорвать передачу, чего шеф мне может и не простить. Так что если мы это дело не раскрутим, то оба можем отправиться поднимать сельское хозяйство…
– Что ж, поехали, – уныло произнес Володя.
– Когда? – немного
– Завтра с утра.
– Заедешь?
– Заеду…
Вечером позвонила Ирина:
– Привет. Что делаешь?
– Тоскую, – ответил я. – Как у тебя дела?
– Мама приехала, – сообщила девушка.
– А это хорошо или плохо? – спросил я.
– Для нас с тобой – это, наверное, не очень хорошо, – ответила Ирина. – А для меня… Я же все-таки скучаю без нее…
– И ты сегодня, стало быть, дома, – безрадостно констатировал я.
– Да. Я к тебе сегодня не приду, ладно?
– Ладно.
– Сам понимаешь: неловко ее оставлять, – как бы извиняясь, произнесла Ирина. – Только приехала, соскучилась, а я из дома…
– Понимаю.
– Ты с Сергеевой разговаривал? – поинтересовалась Ирина.
– Да.
– И что?
– Она подтвердила, что Голубева была любовницей Максимова.
– И что дальше? – спросила Ирина.
– Пока ничего, – ответил я.
– Ладно, ты там не унывай, – поняла мое настроение девушка. – Завтра я к тебе приеду, хорошо?
– Отлично, – ответил я.
– Тогда до завтра.
– До завтра…
Глава 7
Таинственный родственник бывшего зэка и экс-домушника Скворцова-Птахи, или Сука
В Рузе я был дважды. Городок мне очень нравился: уютный, небольшой, ухоженный, какой-то весь солнечный; промышленности практически нет (или я не видел), воздух чистый, река Руза не грязная и без масляных пятен-разводов на ее поверхности. Значит, в нее отходы никакие не сливают. Говорят, в Рузе даже водится семга. Не знаю, как насчет ее, а вот плотва, окуньки и щучки в Рузе точно есть. Сам ловил, когда мы всей редакцией «Московского репортера» ездили рыбалить на Рузу. Правда, это было лет шесть назад, но в таких городах, как Руза, за такой срок мало что меняется.
И правда, Руза изменилась незначительно. И все в ней было на прежних местах: и Воскресенский собор на улице Партизан, и краеведческий музей неподалеку от собора, и приходские церкви, и сквер с неработающим фонтаном, и городской отдел полиции рядом с восстановленным памятником Ленину на улице, естественно, Коммунистической.
Не знаю, как вы, а я запросто поменял бы Москву на этот чистый, уютный и тихий городок. Конечно, чтобы в нем был такой же сервис, как в Москве, и такая же зарплата. Впрочем, после посещения вагона с евро вместе с нищими и бомжами в деньгах я нуждался не особо, так что если бы в Рузе платили за мою работу телерепортером тысячу евро, нет, даже штуку долларов, то мне этого вполне бы хватило.
Володе Руза тоже нравилась. Как только мы заехали сюда, у него разгладились морщины на лбу, повеселел взгляд и движения стали плавными и размеренными, под ритм местной жизни. Он даже говорить стал медленнее, как человек, у которого все в этой жизни ладно и есть надежные тылы. Наверное, и я стал так же говорить, но мы ведь чаще замечаем за другими, нежели за собой, верно?
В городском отделе полиции нам про отравление Скворцова сказали немного. Да, был, дескать, такой персонаж, Виктор Васильевич Скворцов с погонялом Птаха. Четыре ходки: три за ограбление, одна за разбой. Квартирный вор весьма высокой квалификации, ежели судить по такому уездному городку, как Руза. После последней ходки Птаха то ли завязал, то ли сменил масть на ту, что поспокойнее и меньше на виду, но больше на квартирных кражах и ни на чем криминальном не попадался. Похороны были вчера, лежит теперь бывший зэк Скворцов на Новом кладбище, потому как на старое Городское кладбище дорожка ему закрыта, как и остальным прочим, кто поплоше: «нет более местов». Правда, начальство покрупнее как-то умудряется-таки залечь на Городском кладбище. Ну, так ведь оно на то и начальство, чтобы последнее пристанище, как и прочие жизненные блага, попрестижней себе выхлопотать.
А Птаха, мол, отравился. Или отравили, хотя, кроме наличия в его нутре яда, более никаких остальных признаков, указывающих на насильственную смерть, обнаружено не было. Поэтому и была списана его смерть на несчастный случай, а возможно, и на суицид.
– Думаете, ему жить надоело? – спросил Володя.
– Все может быть, – ответил капитан полиции, что разговаривал с нами. – С бывшими зэками такое случается. Приходят они из зоны, отсидев значительный срок, а как жить тут, на воле, даже не представляют. Отвыкли. Там, на зоне, для них все было понятно. За кидалово – заточка в печень где-нибудь на пересылке. За воровство у своих – на ножи. За гнилой базар – предъява. А тут все то же самое, даже больше и наглее, все масти перепутаны, каждый себя барином мнит, а управы никакой. И не ждет их никто, и никому они не нужны. Помаются несколько месяцев, а то и недель, попьют вволю, а потом либо обратно на зону возвращаются, либо сами себя кончают.
– А где он этот рицин-то смог достать? – спросил Володя.
– Да пес его знает, – пожал плечами капитан полиции. – Он как из Москвы приехал, так через несколько часов и помер.
– Он в Москву ездил?
– Ага.
– А зачем?
– Да хрен его знает. Кажись, кто-то из родственников у него там проживает. Вы лучше участкового о Птахе порасспросите.
– А вы участкового можете сюда вызвать? – спросил Володя.
– А чего ж не вызвать, можно и вызвать, – ответил капитан и пошел в дежурную комнату звонить по телефону.
– Старший участковый уполномоченный капитан Белевин, – представился прибывший участковый, немолодой мужчина, грузный и плешивый. – Чем могу служить?
– Следователь по особо важным делам Следственного комитета майор юстиции Коробов, – представился солидно в свою очередь Володя. – А это, – указал он на меня, – мой помощник лейтенант Русаков.
«Ого, – подумал я. – Коробов вспомнил, что я лейтенант запаса, каковое звание я получил вместе с дипломом».
– Меня интересует все, что связано с недавно умершим от отравления Скворцовым Виктором Васильевичем, – официальным тоном произнес Володя. – Он ведь был из контингента ваших подопечных, капитан, верно?
– Верно, – ответил старший участковый уполномоченный.
– Что вы можете сказать о нем? – спросил Коробов.
– Ну, а чего говорить, – Белевин малость подумал, потом ответил: – Четыре ходки, вор-домушник, человек в своей среде уважаемый, авторитетный. Жил тихо, не пил. Компаний с такими же, как он, не водил. Иначе бы я про это знал. Я ведь, – сказал с какой-то неизбывной печалью капитан, – давно в участковых хожу, поэтому все про всех знаю. Ну, не про всех, конечно, а про тех, про кого мне знать положено по роду службы.