Трактир на Пятницкой. Агония. Вариант «Омега»
Шрифт:
– Паша, ты о чем думаешь? – спросила Аленка и потерлась щекой о плечо.
Пашка вытер клочком бумаги жирные пальцы и решил пойти на хитрость.
– Аленка, будь другом, – сказал он, – сбегай на угол, купи пачку «Люкса», – и сунул ей в руку полтинник.
Девчонка вскочила, отряхнула с подола крошки и побежала по дорожке сквера.
«Очень даже ничего», – решил Пашка, посмотрев на стройную длинноногую фигурку, поднялся и пошел следом.
Он решил начинать новую жизнь солидно, крикнул Аленке, чтобы вернулась, и сказал:
– Идем в торговые ряды,
Но девчонка заупрямилась.
– Нет, – сказала она твердо, – я с тобой не пойду, Паша. Не хочу, чтобы на меня как на девку смотрели. Мол, взяли замухрышку напрокат и одевают.
Пашка дал ей пять червонцев и договорился встретиться в двенадцать часов в кафетерии, а сам отправился искать комнату. Он обратился за помощью к пацанам-папиросникам и по их подсказке, как выражаются жулики, вышел сразу в цвет. Комната была в порядке, хозяйка, видно баба опытная, окинула Пашку оценивающим взглядом, молча дала ключи и даже не спросила задатка. Потом Пашка махнул на все рукой, купил себе новый костюм и отправился в парикмахерскую.
Теперь сидит в кафе, крутит в наманикюренных пальцах папиросу и чувствует себя как рыба, вытащенная из воды. Аленку он увидел, когда она остановилась рядом и тронула Пашку за плечо. Вернее, он увидел ее, как только она вошла в двери, но узнал только сейчас. Узнал и ошалел: неужели эта краля – Аленка? Затянутая в простенькое полотняное платье, она теребила в руках яркий зонтик и, сдерживая улыбку, покусывала полную губку; ее нежная кожа светилась румянцем. Из-под белой панамы она глядела на Пашку огромными, в пол-лица, глазами.
Пашка вспомнил Серого, встал и поклонился.
– Добрый день, дорогая, – сказал он утробным голосом и гордо оглядел немногочисленных посетителей. – В этой забегаловке мы, конечно, завтракать не будем. – Он взял Аленку под руку и повел к выходу.
– Эй! – крикнул Пашка проезжавшему мимо лихачу и вскочил на мягко качнувшуюся подножку.
– Прежде меня пропусти, – прошептала Аленка одними губами и, подобрав юбку, так вошла в пролетку, будто только этим всю жизнь и занималась.
Они чинно уселись рядом, и Пашка сказал монументально-величественной спине извозчика:
– «Балчуг».
– Па-а-жа… – пророкотал лихач, и пролетка мягко покатилась по мостовой.
– Как в кино, – прошептала Аленка и сжала Пашке руку.
Двери «Балчуга» услужливо распахнулись, при виде Пашки и его спутницы у швейцара удивленно поползла бровь, но он тут же вернул ее на место и, раздвигая портьеру и низко кланяясь, сказал:
– Прошу, молодые люди.
Официант тоже «не узнал» Пашку, поклонился, подал меню и отошел.
– Пашенька, – тихо сказала Аленка. – Мне ничего, ничего не надо. Я абсолютно сыта.
– Кино кончилось, – Пашка швырнул меню и расслабил узел галстука, – не могу, Аленка. Витька! – крикнул он официанту, а когда тот подошел, сказал: – Здорово. Аленка моя подружка, так что можешь не выкаблучиваться. Дай мне выпить и бутерброд с рыбой. А девчонке дай… Что тебе?
Аленка положила на свободный стул зонтик, сняла панаму и облегченно вздохнула.
–
– Хороший парень Витька, – сказал Паша, провожая глазами официанта. – Зимой я иногда на мели сижу, так он меня месяцами в долг кормит. Как надоем в трактире Петровичу, был в «Трех ступеньках» такой половой, так сюда – к Витьке. Мировой кореш.
– Есть такие, – согласилась Аленка. – Меня в трактире Николай тоже три недели кормит.
– Это какой, рыжий, что ли? – спросил Пашка.
– Он. Смешной ужасно, – Аленка заулыбалась, – ругается, а сам добрый. Если за столом посторонние, так он подаст обед, потом бросит на стол двугривенный и шипит: «Сдача ваша с рубля. Ходят разные, едят на копейку и чаевых не дождешься».
Пашка удивленно смотрел на Аленку, не перебивая, и неожиданно спросил:
– Ты спишь с ним?
Аленка залилась румянцем.
– Что ты говоришь, Паша? У меня и не было еще никого. Можешь не верить, а не было, – быстро зашептала она. – Я месяц назад на улицу вышла, три вечера бродила, мужчины на меня ноль внимания, а я боюсь заговорить. Меня Катька увидела и позвала с собой. Так я и попала в трактир. Сижу вечер, два. Катька и другие девчонки кавалеров находят, а я – нет. Как-то вечером сижу за столом одна, совсем от голода ослабла, подлетает этот Николай – и бряк на стол ужин и бутылку лимонада. Расставляет тарелки, смотрит на меня зверем и шипит: «Слово кому скажешь – уши оборву». А громко соловьем поет: «Салатик, дамочка, пожалуйста, телятина свежая, можете не сомневаться». Так и пошло с тех пор. Я прихожу в трактир и жду, когда он меня заметит. Сижу, тобой любуюсь. Паша гордый расхаживает и на меня, конечно, ноль внимания.
Пашка верил, что девушка говорит правду, но не мог понять, как такой сквалыга может задаром кормить девчонку чуть ли не месяц, и ведь ясно, что она отдать деньги не сможет.
– А вчера что же, он не накормил тебя? – спросил Пашка.
– Он девочек, которые сидели со мной, не любит, – сказала Аленка и погладила Пашку по руке. – Ты о чем задумался?
– Девочек не любит, а тебя любит? – Пашка недоверчиво посмотрел на девчонку.
– Я же не такая. – Аленка наклонила голову. – Как ты не понимаешь? Он их называет… – Она нахмурилась и прикусила губу. – Как же он их называет? Наследство, что ли. Ну, как бы что они от царя нам остались.
– Что? Вот он как говорит, черт рыжий!
– Пашенька. – Аленка смотрела испуганно. – Ты его не трогай, он очень хороший. Я не знаю, что с собой сделаю, если с ним из-за меня беда приключится.
– А если беда должна приключиться или с ним, или со мной? Тогда как?
Подошел официант и поставил на стол ведерко с бутылкой шампанского.
– Просили передать, Америка. – Он улыбнулся. – Там у окна твои кореша сидят.
– Кто такие? – спросил Пашка, оглядел зал и увидел Сержа, который приподнялся со стула и поклонился. Рядом с Сержем сидел Валет, а напротив еще кто-то, Пашке был виден только затылок, и, лишь приглядевшись, он узнал Цыгана.