Траншея
Шрифт:
И тут мексиканские каторжники и корчагинцы снова обступили его. Палили в него из указательных пальцев и хохотали, хохотали до изнеможения… "Да нет же, убить его я не убью! – тут же спохватился Витек. – Лишь оглушу, чтобы выиграть время!" Он облился холодным потом. Его обуял ужас при мысли об этой мексиканско-корчагинской обструкции.
Сигизмунд выбрался из машины, сделал несколько разминочных
– Что ж, парень, видно не судьба, – проговорил он. – Осталось две минуты, а это все равно, что ничего.
"Нужно хорошо рассчитать удар", – подумал Витек.
Сигизмунд выудил из кармана телефон и подошел к Витьку.
– Я свое слово сдержал, так что извини…
Витьку представились мать с разодранными от плача глазами и отец со своим судном. Сигизмунд принялся нажимать на кнопки, и в этот момент Витек нанес удар. Но Сигизмунд среагировал, и удар прошел мимо. Раздался характерный звук, словно рубанули клинком воздух. Витек попытался ударить снова, но, отбросив телефон в сторону, Сигизмунд ухватил Витька за запястья. Потеряв почву под ногами, оба скатились в траншею.
Естественно, у Витька не было сил долго сопротивляться. Сигизмунд прижал ладонью его горло к земле, выхватил из кармана испачканного плаща пистолет и приставил к носу Витька, буквально втолкнул дуло в ноздрю.
Потом нервно расхохотался.
– А хочешь, я сейчас позвоню Басу и скажу, что все тип-топ?
Было такое впечатление, что один самовар лежит на другом и оба тяжело пыхтят. Витек молчал.
– Хочешь, или нет?! – прокричал Сигизмунд, и Витек одними губами проговорил: – Да.
– Естественно, тебе придется отработать.
– Хорошо. – К Витьку начала возвращаться надежда.
– Думаешь, я из-за тебя все это время торчу здесь?
– Не знаю, – сказал Витек.
– Неподалеку живет один ублюдок, с которым нужно разобраться…
– Нет, – сказал Витек. – Я не смогу. Только не это.
Мексиканцы и корчагинцы молча выстроились у него за спиной. Снова появилось ощущение, будто на голову напялили целлофановый кулек.
– Ты убираешь его и тем самым погашается долг в тысячу долларов. А если тебе все же заплатят за канаву – останется вашей семье. Подумай, жизнь твоего брата поставлена на кон.
Из глаз Витька хлынули слезы.
– Я не смогу, – еще раз проговорил он.
– А меня ведь хотел, – сказал Сигизмунд. – Где же логика?
– Я хотел только оглушить… Я не собирался… я плашмя… я ни за что… – Витек задохнулся.
– Ну и болван, – скривился брезгливо Сигизмунд. – Я ведь тебя бы потом… если бы у тебя даже что и вышло… А хочешь, вообще будем работать вместе?
– Что делать? – не сразу понял Витек.
– Ну, не канавы же рыть!
– Пошел ты знаешь куда?!
– Подумай. Будешь жить, как падишах. Девочек менять… Знаешь, скольких я девок переимел? Сладеньких таких…
– Ты ведь говорил, что импотент.
– Это я тогда для красного словца…
– Я не смогу убить человека… Нет, правда!… У меня не получится… Я не смогу… – сказал Витек.
– Что ж, ты сам сделал выбор…
В этот момент фары машины осветили стену дома. Сигизмунд высунулся из траншеи. Витек замер.
– Нет, это не они, – проговорил Сигизмунд.
– Где же вы, черт подери?! – взвыл Витек. – Сволочи! Гады! Падлы! Подонки! Я ведь вырыл! Вырыл!
Раздался звонок. Сигизмунд принялся шарить руками по земле, выругался. Телефон оказался на дне траншеи метрах в трех от них.
– Да, это я, – сказал Сигизмунд, потом повернулся к рыдающему Витьку. – В последний раз спрашиваю.
Не глядя на него, Витек отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал Сигизмунд ровным голосом, – деньги я не получил. Так что можете делать с балбесом все, что хотите.
У Витька словно что-то оборвалось внутри.
Не говоря более ни слова, Сигизмунд выбрался из траншеи и уселся в машину. Зажглись фары, взревел двигатель. Серебристый "Вольво" рванул с места, унося в себе убийцу, хромированный пистолет и стихи.
Вот и все, подумал Витек. И тут он очень пожалел, что не расправился с ним. Что не пролилась кровь этого ублюдка. Он взял в руки обломок лопаты и сделал резкое движение. Раздался звук, словно острый клинок рубанул воздух. У него сделались горячими глаза. Мочить! – пронеслось у него в голове. Стрелять! Топить! Вешать! Резать! Всех барыг, деляг, сигизмундов, либералов, фашистов, демократов, – всех тех, кто уже принес и продолжает приносить нам страдание…