Translit
Шрифт:
– Рассказать тебе мои картины?
Гвидо ненавидит этот вопрос. И всякий раз отказывается, не желая увеличивать компанию сумасшедших: один-де рассказывает о несуществующем, а другой несуществующим восхищается… или даже не восхищается – все равно. Так что Гвидо ничего не знает про пастели Рольфа… черт, глупое умозаключение: как можно что-то знать или ничего не знать о не имеющем признаков существования!
Бескрайние, видите ли, пастели…
Рольф всегда опережал Гвидо – на один шаг, а опережал. И не то чтобы Гвидо опаздывал… Гвидо не опаздывал никогда, хорошо зная, сколько еще минут до дедлайна, просто Рольф всегда делал этот свой шаг – в сторону, и там, в стороне, был счастлив. Причем получалось почему-то так, что единственный этот шаг в сторону зачеркивал все достижения Гвидо. Например, Гвидо мечталось, что он и Рольф станут совладельцами фирмы и будут, значит, рассматривать фирму как стоящее дело… гордиться ею, черт возьми! Тем более, есть чем гордиться: начинали как наемная рабочая сила, но вот – шагнули, и…
Шагнули!.. В разных направлениях шагнули: Гвидо – навстречу фирме, Рольф – как всегда в сторону. Но ладно бы в живопись ушел, а то – в роман с вертихвосткой этой, Лаурой. Ушел – и нет как нет! Казалось бы, всего-то навсего роман с вертихвосткой, ан – не видать больше Рольфа, словно в небеса поднялся. Все, все под откос пустить – ради девчонки, которая слова путного не стоит! «Смело, – сказала собственная жена Гвидо. – Смело и красиво!» Посмотрел бы Гвидо на ее реакцию, если бы не Рольф, а сам он, Гвидо, от жены к Лауре бегал, небось, не сказала бы «Смело и красиво!» – но с Рольфа взятки и всегда гладки были: то, что другим в вину вменялось, Рольфу зачитывалось как подвиг. А уж когда и Рольфова жена, все про Лауру знавшая, сказала Гвидо «Рольф сейчас в мастерской, он работает», – Гвидо чуть дара речи не лишился: какая мастерская, у Рольфа нет никакой мастерской! «Почему нет? – улыбнулся тогда Рольф. – У меня в голове мастерская». Может, и правда – в голове?
«Так высоко я не летаю, – в сердце своем глумился над Рольфом Гвидо. – Каждый из нас что-то создает, и это что-то можно увидеть, услышать, потрогать… вот, стало быть, смотрите: это – результат моего труда. А о результатах труда Рольфа узнают из его же уст: что существуют, дескать, пастели, множество бескрайних пастелей, которые…» – и тут Гвидо останавливался в своих мыслях, опять и опять давая себе слово, что никогда не позволит Рольфу рассказывать о пастелях, которых – нет.
Однажды Рольф процитировал Уайльда – насчет того, что самые страшные преступления совершаются в мозгу человека. «Там же рождаются и самые великие произведения искусства, – добавил он потом и, разведя руками, улыбнулся: – Там им и место».
«Если бы и фирма моя только у меня в голове существовала, – опять же в сердце своем парировал Гвидо, – мне не на что было бы кормить семью. И Рольфу не на что было бы – свою… хотя Рольф, конечно, мог бы просто устроиться чертежником куда угодно: везде бы, между прочим, с руками оторвали».
Вот оно – то, что было вечной тайной Рольфа, то, из-за чего Гвидо никогда не мог уследить за тем, в каком направлении Рольф сделает свой следующий шаг: не-за-ви-си-мость. Он, Гвидо, зависел от всего: от своей фирмы, от своей семьи, от своего сына и даже своего внука, чтоб его, от своих сотрудников, а прежде всего – от того же Рольфа, в то время как Рольф – Рольф был свободен. Не имел ничего, даже картин – выставку устроить, а свободен – был! Наверное, Гвидо понимал это, когда был ребенком, – не потому ли и хотел он стать «Рольфом»: Рольфом, которому просто с самого детства ничего было не надо, а самое обидное – что и Гвидо было Рольфу не надо, лучшего друга, каким приходился ему Гвидо, – не надо! Не потому, что Гвидо по каким-то причинам не устраивал Рольфа или Рольф хотел в друзья кого-то другого: он никого не хотел в друзья, в том числе и Гвидо. Вот что было непереносимо.
Иногда Гвидо казалось, что Рольф – чудовище, поскольку точно так же, как ему не нужен был Гвидо, не нужна ему была и собственная семья: жена, дети… любимые, стоит заметить, жена и дети, тут никаких сомнений! Даже и тогда любимые, когда в жизни Рольфа появилась Лаура, тоже любимая. Почему-то Рольфу одному – одному на весь город, на всю страну, на весь мир! – словно бы полагалось больше, чем любому другому. Может быть, как раз потому и полагалось, что – не требовалось?
Гвидо сам принимал на работу Лауру: просто не смог не выбрать именно ее из – это-то он помнил точно! – почти тридцати соискателей маленькой технической должности в процветающей, значит, архитектурной фирме. Вместе с Гвидо в комиссии сидели еще четверо сотрудников: Ханнелоре, Эвелин, Петер и Хорст, причем ни у кого – ни у кого! – не было сомнений, что принимать надо именно ее, Лауру, а чем взяла – неизвестно. Женщин с таким обаянием, ни на чем стоящем (ну не была она ни красивой, ни даже хотя бы соблазнительной), Гвидо никогда не встречал. На первый же, тривиальнейший, вопрос: «Почему Вы считаете, что мы должны принять на работу именно Вас?» – она с улыбкой ответила: «Да упаси Боже! Мое пребывание здесь не налагает на Вас никаких обязанностей»… – развязный довольно ответ, если вдуматься, но тогда не вдумался почему-то никто – тогда ответ этот показался ну таким смешным… ну таким милым! Потом, между прочим, выяснилось, что она не умеет ничего – по сравнению если не с тридцатью, то с двадцатью, по крайней мере, соискателями, которые явно умели… Ее надо было учить и учить, простейшим причем вещам, – правда, слава Богу, училась Лаура быстро, а кроме того… кроме того, Гвидо уже понял все про Рольфа, понял – и остолбенел: неужели решится? В пятьдесят с лишним лет? Рольф – решился. «Смело и красиво», – сказала, стало быть, жена Гвидо. И все вокруг приняли это как само собой разумеющееся. Гвидо тоже принял: чего не сделаешь ради друга!
По-хорошему, надо было давно побеседовать с Лаурой: оставила бы старика в покое. И момент удобный, вроде: если у нее со Штефаном завертится, то и… будет все как бы логично. Рольфу, понятное дело, несладко придется, но он же так и так должен отдавать себе отчет в том, что остатка его жизни Лауре маловато будет, что рано или поздно суждено прекратиться этой романтической истории под названием «связался черт с младенцем», а тогда уж… рано или поздно – какая разница!
Кстати, у Гвидо есть, наконец, и должностное право вмешаться во все это. Нет, он не то чтобы личную жизнь подчиненных контролировать собирается – спокойно, дорогой профсоюз, законы знаем! – он всего-то навсего и собирается, что обратить внимание Лауры на нездоровый климат в коллективе: ему, Гвидо, дескать, не нравится Рольф в роли посмешища. Тем более что и правда ведь не нравится!
Ради такого святого дела Лауре можно даже по личному телефону в нерабочее время позвонить.
– Здравствуйте, Лаура, это Гвидо… простите, что так неурочно звоню, и вопрос не из горящих, только, видимо, на работе нам с Вами об этом все равно не поговорить. Вот я и решил позвонить: есть у Вас несколько минут?
– Конечно, господин Шмидт, пожалуйста.
– Тема, вот, несколько щекотливая, правда… ничего?
– Для Вас щекотливая или для меня? – И вроде не иронизирует: просто как бы интересуется – чтобы, предположим, подготовиться.
Гвидо рассмеялся бархатно: он умел бархатно рассмеиваться.
– Да скорее для Вас, Лаура, я тут, видит Бог, ни при чем.
– То есть, – уточняет Лаура, – это как бы не Ваше дело?
А вот это уже выпад. Выпад, который надо парировать.
– Боюсь, что отчасти, к сожалению, мое… если Вы, конечно, не забыли, что я в некотором роде ответствен за фирму.
– Так мы на производственную тему говорить будем, господин Шмидт? Уф… у меня прямо камень с души упал.
И смеется в ответ. Причем смеется как дура… дурой, однако, не будучи.
– Считайте, что на производственную…
Пора все-таки положить конец этой болтовне, уже приобретающей признаки флирта. Ох ты, черт… надо было все-таки немножко подумать, что он ей будет говорить – и, главное, в каких выражениях.
А впрочем… была не была!
– Многих в коллективе, – административно-хозяйственно продолжил он, – беспокоит положение, в котором оказался Рольф. Я успел поговорить с несколькими сотрудниками…
– Могу я узнать, с какими? – очень и очень ловко использовала нечаянную паузу Лаура.