Трансмигрант
Шрифт:
Будто проснувшись, все кинулись следом.
БОЯРЫНЯ РОССОХВАТСКАЯ
Это была эпоха гибели московского престола Рюриковичей в бурях Смутного времени. На последнем Рюриковиче - царе Федоре Ивановиче - пресекся род, с которым шло становление централизованной Руси.
В Европе назревали религиозные войны - протестанты шли на католиков. Во Франции падала к закату царственная линия Валуа. В Германии нарождалась Тридцатилетняя война. В Польше скончался Стефан Баторий - самый заклятый враг Московского государства, отнявший у русских балтийские берега. Шла извечная
Москва ежечасно ждала с юга нападения Крыма. В Казанском ханстве волновались черемисы. Правитель Годунов, отменный дипломат, вязал добрососедские отношения на границах - даже с шахом Аббасом, иноверцем, жаждущим прибрать единоверную Картлию и царя Луарсаба...
После ухода Прокофия Ляпунова Харитон решительно приказал всем собираться:
– Менять место будем, братушки! Знаю я этих хитрецов Ляпуновых, что Прокофия, что Захара. Митек, вздевай своего немца.
– Вот што, - сказал мне Харитон, - заедем мы сейчас в Россохватку. Дело у нас там незавершенное. Христопродавцу одному долг надо отдать. Все тихо-мирно. Только ты - как бы посланец Годунова, проездом в Москву, а мы - холопья твои. Переночевать нам, якобы. Ты уж на весь вечер боярина займи. Вот держи бритву, обрей щеки да подбородок, усики оставь.
Он внимательно наблюдал, как я брился. Улыбнулся заговорщицки :
– Таким тебя и мать родная не узнает... Однако, брат, вижу, никакой ты не немец. Чувствую, русак-то русак, да с заковыкой. Поди, из ведунов? Ведаешь волхвание, ведаешь!
Эк ты Гришку-рваную ноздрю заковал. Я и сам немножко ведаю. Только куда мне до тебя! Я вот навозом лечу. Думал, поначалу, и тебе помог... Навоз - что! Просто под рукой он всегда. Я силу в себе чую - только не всегда она во мне. А вот как ты Митька ухитрился исцелить да Гришку заворожил тут уж ведовство чистой воды! Слышал о таком, но сам впервой встретил.
Харитон напряженно ожидал ответа. В сущности, единственный приемлемый ответ он сам и подсказал - ведовство. У дохристианских славян были волхвы, гадатели, кудесники, ведуны, ведьмы: то, что родилось, быть может, у финнов и долго у них сохранилось. Финны верили, что отражением добра и зла является белая и черная магия: "Доброе, или белое божество проистекает из существа женщины, тогда как чернокнижие по своему характеру есть мужское".
– Из византийских книг, - ответил я, - толику почерпнул.
– Ого! Чернокнижки, значит! Вот бы глянуть!
– В Москве покажу. "Книги волхвования" называется...
На богатых санях с тройкой мощных белых жеребцов, с криками сопровождающих верхоконных влетели мы в Россохватку.
С надрывным лаем ударились следом сторожевые псы.
На кондовом русском вел разговор я с боярином. Россохватский был не в духе, зевал, пучил глаза, борясь с сонливостью: ждал, когда же посланец Годунова отойдет ко сну.
Внезапно оживился и, доверительно склонясь ко мне, пожаловался :
– Намеднись немец-купец Николаус Ван-Куль из Москвы приехал, шиши умыкнули, прямо из Россохватки. Ты уж, гость дорогой, Борису Федоровичу покайся от меня: не уберег. Много ватажников
Распахнулась со стуком дверь, из соседней комнаты величаво вышла боярыня в тяжелом бархатном платье, с длинным шлейфом, волочащимся по полу.
Сначала Россохватский недовольно наморщился, но по мере приближения женщины лицо его принимало выражение безрассудного почтительного обожания.
– Цыпленочек!
– капризно протянула боярыня.
– Я жду, жду, когда же ты меня позовешь. Мне скучно! В Москву хочу! В Москву!
– она топнула ногой, путаясь в подоле.
– В глушь завез, ирод!
– Матушка!
– упрекнул Россохватский.
– Сколько уж раз говорено!
Я вскочил, поклонился, пытаясь встретить взгляд капризной боярыни. Она манерно-стыдливо прятала взор.
Жестокое разочарование! Это была не Нина! Как же так я напутал? Великий космос! Где ж теперь искать Нину?
Я растерянно лепетал любезности. Россохватский ревниво сопел. Беседа не удавалась. Боярыня скучала.
– Батюшки, - зевнула сладко она.
– Баиньки хочется. Сидим здесь яко схимники. Ску-учно!..
Утром мы с Россохватским распрощались очень любезно.
Даже боярыня вышла на крыльцо. И вдруг блеснули изумрудной зеленью ее глаза, мгновенно притушенные тенью прекрасных, быстро опустившихся ресниц.
Но я уже сел в сани, и тройка рванула.
В МОСКВЕ
Так это была Нина? Но что за игру в узнавалки она мне предложила? Сколько времени я нахожусь на Руси вовсе не по заданию, стремлюсь вместе с нею вернуться в свое время, а она играет со мной в кошки-мышки. Сторицей отплатила мне она за своего Христоперского. Удивительно, что Трансмигрант не дает мне никакого руководящего указания, а ведь аварийная служба уже дважды приходила на помощь. Ни одного аварийного вызова - было предметом моей тайной гордости. На своей прародине - удосужился!
– целых два. Ох, Нина, Нина: становилось понятно, что возвращаться в свое время она не хочет.
Мне без нее - тоже нельзя. Квадратура круга!
Приемный отец Ван-Куль отбыл в Голландию, широкой торговли организовать ему не удалось: опередила Англия. Королева Елизавета, зная положение на Руси от своих агентов Боуса и Гудсона, вела собственноручную переписку с Борисом Годуновым, величала своим братом. Английским купцам было позволено торговать вольной торговлей, пошлины с их товаров - брать не велено. Ван-Куль уговаривал меня отправиться с ним, но мне удалось отговориться на более поздний срок.
Я жил в одной из боковых пристроек Кремля, подслеповатыми окошками выходящей на глинистый берег Москва-реки. В эту пристройку возле церкви Ивана Лествичника определили меня по просьбе царицы Ирины. Харитон с Митьком жили у меня под видом слуг, но занимались своими делами. Вот уже три дня, как они исчезли.
Вечерами я гулял вдоль берега Неглинной, проложившей свой извилистый путь среди особняков. Опричники в пору своего могущества строились в стороне. Особняки ставились капитальные. После падения опричнины здесь стал строиться и прочий люд.