Транссибирский экспресс
Шрифт:
Гу помолчал, сосредоточенно думая, потом поднял на Фана глаза:
— Смогу.
— Но это нужно узнать обязательно. От этого в моей жизни будет зависеть очень многое.
— Я не сказал «постараюсь», я сказал «смогу».
— Спасибо. Буду ждать.
Чадьяров пожал парню руку и пошел к себе.
Ремонт в кабаре еще не закончился. Зал был весь в лесах, но девушки уже репетировали на сцене. Вера Михайловна поминутно останавливала репетицию, исправляла, показывала сама.
Фан направился за кулисы в каморку, где все еще отлеживался после погрома Лукин.
—
— Спасибо, генерал, — слабо улыбнулся Лукин.
Он лежал на кушетке, накрытый суконным одеялом. Рядом, на стуле, — несколько склянок с лекарствами. На левой части лица был еще виден сильный отек, но губы уже поджили.
— Спасибо за медикаменты, генерал. Но, откровенно говоря, лучше б коньячку-с.
— Не время, Лукин, надо сначала выздороветь, — сказал Фан, садясь на кушетку. — Я уезжаю ненадолго... Кроме тебя, мне положиться здесь не на кого...
— А как же верный пес, красавец Шпазма? — удивился Лукин.
— Так вот, — продолжал Чадьяров, пропустив эту фразу мимо ушей, — прошу тебя, пока меня не будет, не напивайся, будь молодцом, последи за хозяйством... деликатно, ненавязчиво...
— О-о-о! — усмехнулся Лукин. — Да я произведен в тайные советники?
Чадьяров рассмеялся, встал, в дверях обернулся.
— И спасибо тебе, — сказал он серьезно, — ты вел себя как человек...
— И тебе спасибо, генерал, — ответил Лукин и добавил: — Езжай спокойно.
Фан осматривал нижний, только что выкрашенный зал, когда услышал голос зовущего его Шпазмы. Илья Алексеевич, запыхавшись от быстрого бега, протянул большой сверток:
— Господин Фан, это вам... вам просили передать!
— Отнеси ко мне, — сказал Фан, дал Шпазме ключи от кабинета и сам не торопясь пошел следом.
Илью Алексеевича разбирало любопытство. Все, что происходило в последние дни, крайне его удивляло. И какая-то сосредоточенность хозяина, и неожиданное появление сотрудников «Фудзи-банка», и загадочный отъезд Фана, и теперь этот сверток, который он нес в руках, — все было странно, таинственно и оттого страшно. Но самое главное — неожиданный приказ Разумовского временно прекратить наблюдение за Фаном. Вообще последняя встреча Ильи Алексеевича с Разумовским оставила у Шпазмы камень на душе: Разумовский был груб, чем-то расстроен и вместо благодарности за фотографию, на которую Илья Алексеевич очень рассчитывал, обозвал его дураком и бабой. «Зря тебя Фан не задушил», — казнил себя расстроенный Шпазма, уходя от Разумовского.
Шпазма положил сверток на диван и остался стоять у двери в надежде узнать, что же принесли хозяину, но Фан отправил его заниматься делами и запер за ним дверь на ключ. В свертке оказались три новых костюма. Чадьяров усмехнулся, примерил пиджак. Потом открыл шкаф и собрался было развесить костюмы, как в дверь кабинета постучали. Чадьяров отпер. На пороге стоял изумленный до предела Илья Алексеевич. В руках он держал два чемодана.
— Господин Фан... — растерянно проговорил он и замолчал.
В кабинет вошла молодая женщина лет тридцати, блондинка, в легком плаще, шляпе, с сумочкой
— Поставьте чемоданы и идите, — сказала она Шпазме, не оборачиваясь.
Фан некоторое время в недоумении смотрел на женщину, потом сделал Шпазме знак — тот вышел.
Чадьяров сразу узнал гостью: это была та самая особа, которую в день приезда Хаяси и Сугимори он видел через окно кабинета управляющего «Фудзи-банком».
— Я ваша жена, — сказала она наконец.
Фан, похоже, потерял дар речи.
Женщина швырнула сумочку на стол, сбросила плащ.
— Меня зовут Александра Тимофеевна, можете звать меня Сашей... Мы едем путешествовать в Советский Союз Транссибирским экспрессом. Женаты три года, детей нет. И не будет...
Говоря все это, Александра Тимофеевна открыла чемодан, стала вынимать из него какие-то вещи, достала флаконы, поставила их Фану на стол, повесила на спинку кресла платье, бросила на пол пару туфель.
— Предупреждаю: спать я буду отдельно. Говорить только по-русски. — Она открыла сумочку, вынула из нее билет, швырнула на стол. — Убери к себе, это мой билет. В дороге будешь подчиняться мне. Выполнять только мои приказания.
Александра Тимофеевна открыла шкаф, стряхнула с вешалок свитер и любимый халат Фана, ловко и быстро повесила свои платья.
В углу комнаты у Фана стояла деревянная золоченая статуя Будды. На нее Александра Тимофеевна набросила широкополую белую шляпу.
Фан, до сих пор с изумлением наблюдавший за тем, как незнакомая женщина превращала его строгий мужской кабинет черт знает во что, вдруг взорвался:
— Да что же это такое? — Ударом ноги он отшвырнул туфли Александры Тимофеевны под диван. — За кого меня принимают? — кричал он. — Не-ет, хватит с меня! Нашли мальчика!.. — Он рванул трубку телефона: — «Фудзи-банк»?.. Алло! Господин Тагава? Я не согласен!.. Я так не хочу! Не поеду!.. Какая жена? Почему жена? Что, я один не могу?! Мы так не договаривались!.. А... Это Фан говорит! Фа-ан. — После этого Фан надолго замолчал, несколько раз пытаясь возразить, но его перебивали.
Александра Тимофеевна тем временем, не обращая внимания на то, что творится с ее «мужем», напевая, легко ходила по комнате. Уже все вокруг было завалено ее вещами, в ванной шумела вода...
Фан уныло говорил в телефонную трубку:
— Понимаю, господин Тагава... извините... Я помню, господин Тагава... До свидания, господин Тагава...
На лестнице послышались шаги, потом постучали.
— Кто там еще? — спросил Фан, вылезая из-под дивана с туфлями Александры Тимофеевны в руке.
На пороге стоял Шпазма.
— Что тебе? — спросил Фан.
Илья Алексеевич изумленно косился на дверь ванной, откуда доносилось пение и плеск воды.
— Да! Жена! Жена моя приехала! — раздраженно сказал Фан и со стуком поставил туфли на пол. — Ну и что тут такого?.. Александра Тимофеевна! Женаты три года, детей нет. И не будет!
— Там... зеленщик внизу... Вас спрашивает. Я его гнал, говорил, что вы заняты, а он не уходит. Что сказать?
Чадьяров быстро спустился во двор, отвел Гу к штабелю пустых ящиков.