Трапеция
Шрифт:
тройным?
И прямо на центральном манеже, на виду у съемочной группы и Мейсона, призывающего очистить площадку, Анжело подтянул Марио ближе и поцеловал в
щеку.
– Andiamo, – сказал он, подтолкнув Марио к лестнице. – Лезь наверх и покажи
нам лучшее в мире тройное. Это твоя работа, figlio, и больше никто не сможет ее
сделать. Иди.
Ошеломленный, Томми зашагал к своему концу аппарата. Что же такого сказал
Анжело Джим Фортунати?
никогда этого не узнает.
Сработает ли? Или он убьется, доказывая, что способен совершить невозможное?
В таком состоянии, как он сейчас…
Но обернувшись, Томми увидел, как Марио ступает на мостик и бодрым
преувеличенным жестом машет публике. Ряженые статисты внизу кричали и
хлопали.
Марио сорвался в гигантский разминочный кач. Томми, сидя в ловиторке, смотрел
на него, заново поражаясь выверенности каждого движения. Великолепной
отточенной грации.
Все хорошо, хорошо!
Казалось, что человек и трапеция слились в единое ликующее целое. Марио
раскачивался, будто ребенок на качелях, наслаждающийся каждой секундой.
Потом прыгнул на мостик и подвинулся, давая место Стелле. Они – Томми увидел
– обменялись мгновенными улыбками.
Барт как-то сказал, что принял бы их за любовников, если бы не знал наверняка.
Неудивительно, что Джонни ревновал. Но Джонни не было нужды ревновать –
не в этом смысле, во всяком случае.
Стелла дает ему все, чего он мог бы пожелать, все, что ему надо, все, чего он
хочет.
Марио вскинул руку в сигнале к тройному. Томми бездумно опрокинулся вниз
головой, повис на коленях, установил ноги. Марио сошел с мостика и
раскачивался, взлетая все выше и выше, и Томми ускорил собственный кач, идеально вписываясь в ритм Марио. Вперед, назад, снова вперед… точно, вместе, в двойном ритме. Словно прелюдия, ведущая к взаимному упоению, высшей точке.
Еще нет. Почти, но нет. Еще один кач…
В голове проносились мысли, которые он позже не вспомнит.
Мы вместе на трапеции… Как секс. Очень публичный секс. Из того же источника.
Сальто-мортале. Больше большего. Изумительно предопределенная судьба…
Он не видел Марио, просто чувствовал его – чужое бьющееся сердце на другой
трапеции. Марио пролетел над ним в последнем каче. Казалось, его
напряженное тело готовится сорваться с трапеции и улететь, свободное от
земного притяжения, с тем, чтобы никогда не вернуться… Томми вытянул руки, не успел еще Марио сойти с трапеции. Переворот, еще один на невероятной
высоте… Их руки сцепились за секунду до того, как в сознании Томми «Сейчас!»
оформилось во внутреннюю речь. И только когда они начали раскачиваться
вместе, Томми понял, что готовился увидеть Марио, как Папашу Тони, летящего
вниз в последний раз. Глаза Марио сияли от восторга и былого возбуждения.
– Хорошо, Везунчик? Хорошо, – прошептал он.
А потом он снова прыгнул на мостик рядом со Стеллой, передавая ей трапецию, небрежно приобнял ее за пояс для равновесия и выбросил свободную руку в
приветственном жесте.
И они пришли. Все эмоции, сдерживаемые в эти бездыханные моменты, сотрясли
Гарден.
Никаких оплаченных билетов. Никакой публики, жаждущей острых ощущений.
Такие же профессионалы, актеры и другие цирковые изливали свое одобрение
во всю свою силу. Томми, подтянувшись в ловиторке, вскинул руки, зная, что это и
для него тоже.
Он заставил их забыть, что они только статисты! Он заставил их аплодировать!
Потом они втроем очутились на полу, кланяясь и еще раз кланяясь, а
аплодисменты казались бесконечными. Марио на секунду сжал руку Томми, и
улыбка его сияла как солнце.
Он изгнал своих призраков. Теперь я всегда его поймаю. Теперь он весь мой.
Мейсон кричал и махал операторам. Повернулся, взглянул на Марио и бросил:
– Отлично, это пойдет. На сей раз, полагаю, других дублей не надо.
Джим Фортунати взял Марио за руку и тихо произнес:
– Мэтт, я в жизни не видал ничего подобного. Никто никогда такого не видал. Ты
величайший вольтижер в мире. Я уверен, Барни Парриш, где бы он ни был, смотрит на тебя и гордится тобой.
Улыбка Марио сверкала, словно весь груз с его души сняли навсегда.
– Да, – прошептал он, – наверное, так.
На центральный манеж пробился Джонни.
– Мейсон, вы закончили? Все сделали? Черт побери, у нас представление…
уносите все это с манежа.
Криво улыбнувшись, он посмотрел на Марио.
– Отличная работа, братец.
Затем коротко приобнял его за плечи и отпустил.
– Эй, парни, убирайте эти свои камеры! Кассы открываются через два часа, а в
контракте сказано…
Когда они пошли прочь, Марио рассмеялся.
– Кое-что никогда не меняется. Хочешь найти Сантелли, послушай, где громче
всего орут.
Анжело стоял на краю манежа. Он ступил вперед, протянул руки, и Марио