Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
Тогда в сердце вскипала ненависть. Хотелось как-то послужить отчизне, отомстить за Буридава, за тех, кого утопили в пещере. Сполна рассчитаться за пастухов–ополченцев, сражавшихся рядом с них и сбитых с позиции закованной в железо плотной массой легионеров. Они в мечи не успели ударить, как римские волкодавы обстреляли их из дротиков и начали лупить щитами. Ушлые – соседу по пальцам ног так врезали, что тот закричал и сразу повалился на землю. На земле и зарезали. Одним ударом, от паха до грудины, все наружу вывалилось.
До Аримина Лупа брел за повозкой, потом старик–прокуратор, ответственный за доставку
Что такое грех, он не объяснял. Когда же Лупа спрашивал, отмахивался – молчи, язычник. Идешь и иди. Затем – сидишь и сиди. Еще через неделю – погоняешь лошадей, вот и погоняй.
Лупа, глотая слезы, погонял лошадок, а про себя давал клятву отцу, Децебалу, всем, с кем служил в сотне, в ополчение, что не забыл и никогда не забудет, чьим хлебом он питался с малых лет. Дайте только добраться до Рима, там он им все припомнит. Он знает, что должен совершить. Все вокруг славословили Траяна – он и богами отмечен, и умен, и прост, и по улицам разгуливает без охраны, запросто захаживает в гости к друзьям. Он и щедр, и справедлив. Он, радовались римляне, наша надежда. Значит, говорите, по улицам разгуливает без охраны?.. Вот и замечательно…
Так родилась мечта – лишить римских собак этой надежды. Подстеречь где-нибудь и всадить в него кинжал, а лучше кривой дакский меч, чтобы все знали, кто совершил возмездие. Эта мысль поднимала настроение, утягивала в небо на разговор с Залмоксисом. Лупе мерещилось, что небесный дед ласково кивает – правильно, говоришь, земляк. В таком разрезе и действуй. Потом приходи ко мне, я встречу тебя с распростертыми объятьями.
В середине октября наконец добрались до Рима.
От увиденного в знаменитом городе Лупа онемел. Количество исполинских построек, вымощенных разноцветными плитами площадей, многоэтажных – в три, четыре, пять этажей – домов; множество скульптур в камне, в бронзе, в меди, золоте, украшенных слоновой костью, резьбы по камню, ярких мозаик, – ошеломляло, в зародыше подавляло вдохновлявшую всю дорогу мечту о возмездии. Увидев Капитолийский храм, покрытый золотой крышей, он окончательно лишился дара речи и с горечью подумал, что даже сам Залмоксис на этих улицах и в этих храмах смотрелся бы как жалкий приживальщик. Юпитер и на должность привратника, открывающего ворота на небеса, для него поскупился бы. К тому же оказалось, что небеса в Риме забиты до отказа. Лупа пересчитать не мог храмов, алтарей, изваяний, изображавших богов. Известные ему из книг имена составляли малую толику по сравнению со всем неисчислимым сонмом, правившим этим необъятным городом.
В первый же день после прибытия, когда его поместили в маленькую каморку, в которой размещались трое других рабов – один из них оказался Лустриком – он, уже принявший в дороге решение, в ответ на пинок гречонка, умело ударил его кулаком в лицо. Сбил с ног, замахнулся еще раз, в этот момент его схватили за руку, скрутили, посадили в холодный и сырой погреб, затем хорошо одетый средних лет мужчина–раб предложил ему следовать за ним.
Первым
— Меня зовут Эвтерм.
Лупа изобразил непонимание.
— Не прикидывайся, – спокойно ответил Эвтерм. – Господин сказал, что ты понимаешь римскую речь. Держись достойно, здесь тебя не собираются обижать, по щекам хлестать не будут. Хочу дать тебе добрый совет, если задумал бежать, не спеши. Сначала осмотрись. Я в том же возрасте, что и ты попал сюда и как видишь, до сих пор не сбежал.
— Струсил? – не выдержал Лупа.
— А куда бежать? Ты дорогу запомнил?
— Запомнил.
— Это тебе так кажется. Не спеши, Лупа. Здесь терпят даже таких как Лустрик, но награждают тех, кто ведет себя достойно. Будь лучше его. Тебя определят в сад к садовнику Евпатию. Он – добрый человек, только немного не в себе. Господина следует называть «наш Ларций». Его отец Постумий, он тоже добрый человек, как, впрочем, и его жена, Постумия. Она станет тебе бабушкой.
— У меня уже есть бабушка.
— Где?
— В Дакии.
— Да, – грустно покивал Эвтерм. – Это далеко. Дальше, чем Фригия. Я родом из Фригии. Отец мой был ритор. Знаешь, кто такой ритор.
— Учитель.
— Правильно. Ладно, пойдем.
Эвтерм привел молодого раба в покои господина, расположенные на втором этаже большого городского дома. Провел на середину комнаты, здесь оставил, а сам отошел к двери.
Ларций, после ночи проведенной с Волусией пребывавший в прекрасном настроении, напевал что-то героическое. Заметив нового раба, сразу и грозно спросил
— По–прежнему ведешь себя дерзко? Устраиваешь драки? Ты будешь наказан.
— Он первый ударил меня.
В этот момент в кабинет вошла Волусия. Лупа, увидев такую красотку, обомлел и открыл рот. У его матери были такие же густые, русые, темного золота волосы. До тех пор, пока не поседела, а поседела она рано.
— Кто тебя ударил? – спросила женщина.
— Лустрик, падло.
Ларций поморщился, а Волусия звонко рассмеялась, затем поинтересовалась.
— Ты очень хорошо владеешь латинским. Кто тебя научил?
Лупа долго молчал – видно, соображал, имеет ли он право вступать в беседу с врагами. Потом, прикинув, что волки с женщинами не воюют, они их берут как добычу, спят с ними, делают детей и, вообще, любят, – решился.
— Моя мать была римская гражданка.
Волусия удивленно вскинула брови. Не меньшее удивление прорезалось и во взгляде Ларция. Только Эвтерм равнодушно взирал на происходящее, потом неожиданно подал голос.
— Лустрик начал первым. Этот защищался.
Волусия не обратила внимание на замечание слуги. Она обошла вокруг мальчишки по кругу, потрогала его пальчиком возле плеча, потом восхитилась.
— Даки, должно быть, храбрые воины? Как тебя зовут?
— Лупа.
— Как?!
— Лупа.
Она звонко рассмеялась, ее поддержал Ларций, обрадованный, что смог доставить жене удовольствие. Даже Эвтерм улыбнулся. Лупа сразу обратил внимание, что взрослый раб вел себя в присутствие хозяев вполне свободно. Впрочем, также держались с его отцом наемные работники.
— Но это невозможно! – отсмеявшись, воскликнула Волусия. – Тебе следует сменить имя. Что подумают гости, когда мне придется позвать тебя. Лупа, Лупа!..