Требуется чудо (сборник)
Шрифт:
— Поживу, — усмехнулся Истомин-юниор. — Вижу, что поживу.
— Черта с два кинешь.
— Кину. Увидим.
— Смотри на меня. Я — это ты.
— К сожалению. Но необязательно.
— Не нравлюсь?
Мальчик отрицательно покачал головой. Стоял перед Истоминым, переминался с ноги на ногу крепко сбитый пенек-опенок, щерился довольно нахально.
— Что ты обо мне знаешь! — оскорбленного в лучших чувствах Истомина, как говорится, понесло. — Ничего ты не знаешь! От горшка два вершка, а туда же…
— Большой, а грубишь, — наставительно сказал
— И такие тоже. — Истомин опять почувствовал некое превосходство над юным альтер эго. — Хочешь?
— Хочу… — Мальчик протянул руку и покачал руль. Нормально Начался руль, люфт — в пределах нормы.
— Подрастешь — купишь. И еще много чего получишь. Я, брат, живу не зря.
Мальчик, полезший было в салон, на водительское место, вдруг резко выпрямился и отчужденно взглянул на Истомина.
— Чего ты расхвастался! Мне это ни к чему. Хотел меня увидеть — вот он я. И привет. Мне уроки пора делать.
— Постой, — окликнул его Истомин, — ну постой же! Неужели тебе неинтересно, кем ты станешь? Я бы рассказал…
Мальчик оглянулся.
— Не надо. Я знаю, кем стану.
— Мной, — сказал Истомин.
— Дудки, — сказал мальчик. — Не стану я тобой. Не хочу.
— Поздно, — горько сказал Истомин.
— А вот и не поздно, — не согласился мальчик. И ушел.
А Истомин сел в машину, выехал со двора и как-то сразу очутился на заветной магистрали, неуклонно ведущей к милому Ярославлю, к городу-цели.
Что хотел, то и получил — по всем законам физики таинственного пространства-времени… Едучи на дозволенной скорости мимо населенных пунктов Коромыслово, Кормилицыно и Красные Ткачи, Истомин ничего не анализировал, не взвешивал вопреки привычке. Просто ехал себе, глядел вперед, и легко ему почему-то было, и мыслей никаких в голове не гуляло, кроме одной: а вот и не поздно.
А вслед ему одобрительно грохотал «Сысой», мощно поддавал жару на прощание «Полиелейный», весело звенел «Лебедь» и тонко хихикал наглый «Баран». У киношников, похоже, перерыв давно кончился.
Хотя, конечно, все это сплошная ненаучная фантастика: на таком расстоянии никаких колоколов, даже многотонных, не услышишь.
Долгожданный Ярославль встретил Истомина спокойной Волгой, красным закатным солнцем, словно бы наколотым на Богородицкую башню Спасского монастыря, и бесконечными путаными трамвайными путями. Здание цирка возникло внезапно, вынырнув из-за какого-то дома и в очередной раз поразив Истомина своими внушительными габаритами — что там какой-то монастырь! Истомин бывал в разных цирках разных городов нашей необъятной страны и давно уже отметил для себя, что цирковые здания везде предмет законной гордости, этакая местная архитектурная достопримечательность. Не случайно же в телевизионных заставках программы «Время» на сводке погоды нам ежедневно демонстрируют какой-нибудь цирк: то в Тбилиси, то в Алма-Ате, то в Свердловске, а то и в Ярославле. Так что все, кто регулярно смотрит телепрограмму, смогут однажды зримо представить себе место, куда — после долгих мытарств! — прибыл Истомин.
Он оставил машину у служебного входа в крохотном тупичке и вошел в цирк. Не преминул с гордостью подумать: не опоздал. На его часах светилось время: восемнадцать пятьдесят.
— А мы уж в Москву звонили: выехал — не выехал, — к Истомину шустрил обрадованный директор. — Хорошо — успели, Владимир Петрович, а то уж и представление думали задержать…
— Думали? — удивился Истомин. — Вы б лучше о зрителях думали: им-то каково ждать? К вашему счастью, опаздывать не научился… Где посадите?
— Как всегда, Владимир Петрович: первый ряд, ложа.
— Ну, ведите.
Нырнули в какую-то дверь и очутились в закулисной тайной части, где уже собрались артисты в ожидании третьего звонка. Кто-то качался— грел мышцы; кто-то жонглировал — кидал и сыпал; кто-то бесцельно бродил туда-сюда — морально готовился; кто-то просто стоял — болтал, ничего не делал.
Увидели директора с Истоминым — замолчали, замерли, стихли.
Истомин видел сразу всех и не видел никого: лица перемешивались, дробились, растекались.
Он затормозил, прищурился, желая сфокусировать изображение, остановить картинку. И картинка остановилась — во времени и в пространстве.
Застыла на паутинках тонкая и высокая воздушная гимнастка, разлетелись длинные легкие волосы, повислив твердом воздухе… Анюта?.. Она-то как здесь?..
А вот и клоун, смешной и печальный, рыжий, с черно-белым милицейским жезлом, глаза грустные, но строгие… Валериан Валерианович Спичкин, товарищ капитан, откуда вы в Ярославле?..
А ты, дворняга, что тут делаешь? Или у тебя номер— «Говорящая собака из Верхних Двориков»?.. Тогда ладно, тогда жди…
Наташа? Оля? Саша? Леночка? Марина? Маша? И еще Маша? Как, еще Маша, которая Маргарита?.. Давно не виделись, приятно встретить! Славный, однако, кордебалет в Ярославском цирке…
— Ну что же вы? — нетерпеливо спросил директор. — Третий звонок…
— Задумался… — Истомин очнулся от столбняка, разрешил времени идти дальше, и оно помчалось как оглашенное, как курьерский на длинном спуске.
— Куда же вы? — крикнул вслед директор. — Что передать артистам? Они вас ждут…
— Привет! — тоже крикнул Истомин. — Всем артистам пламенный привет и наилучшие пожелания!
— И все? — громко удивился директор, не надеясь, впрочем, что суперскоростной писатель его услышит.
Но Истомин его услыхал, поймал вопрос и сразу отбил ответ:
— Больше ничего, извините, нету… — Вывернул карманы, обескураженно развел руками.
Из кармана плюхнулась на пол Финдиляка, подскочила, как резиновый мячик, важно уселась в кресло.