ТРЕБУЕТСЯ ЧУДО. Сказки большого города
Шрифт:
И тут Ангел, как всегда нежданно, проклюнулся.
— Повыкобенивайся, — сказал он. — Нельзя же так… Ну, прям как баран на бойню… Фу!
— Зачем меня лечить? — на высокой ноте, на грани ультразвука заверещал Ильин, не выходя, впрочем, из образа барана, влекомого на бойню. А и то верно: может же баран малость взбунтоваться!.. — От чего лечить? Я здоров. Никуда не пойду…
И сел прямо на землю, на холодный асфальт. Один качок усмехнулся, другой не стал, но оба синхронно и споро взяли Ильина под мышки и вмиг поставили на ноги.
— Сейчас врежут, — предупредил Ангел. — Тот, что справа.
Тот, что справа, коротко размахнулся, но Ильин, упрежденный Ангелом, дернул головой, и качковый кулак просвистел мимо скулы, мимолетом задев ухо Ильина. Ухо Ильин убрать не успел,
— Ты чего? — заорал Ильин. — С ума спятил? А ну пусти, гад!..
И рванулся из качковых захватов, и, представьте себе, вырвался, и помчался по больничному двору в сторону ворот, которые как раз и выходили на улицу с матросским именем. И ведь убежал бы, а там, на матросской улице, как и в прежней жизни, гремел трамвай, и Ильин мог уцепиться за поручень, вскочить на подножку и уехать в далекое далеко, скрыться, уйти в подполье, эмигрировать. Но так поступил бы прошлый Ильин, который «все выше, и выше, и выше», а вместо сердца пламенный мотор. Ильин же нынешний, с мотором давно не пламенным, а заглохшим, затормозил у запертых ворот и обреченно оглянулся. Качки, не слишком даже торопясь, нагоняли беглеца, а вот и нагнали, даже бить не стали. Просто ухватили под руки и повели назад. А Ильин уже и не сопротивлялся. Тит бы сказал: сопротивлялки все вышли.
— Все путем, — заявил Ангел, пока Ильина влекли к приемному покою. — Повыкобенивался — теперь поглядим, что дальше. Чтой-то я большой опасности пока не наблюдаю…
Что ж, Ангелу можно было верить.
А качки впихнули Ильина в приемный покой, который и оказался приемным покоем, провели мимо медсестренки, ожидающей залетных психов за регистрационным столиком за интересной книгой исторического писателя Пикуля, которую, к слову, Ильин читал еще в Той жизни. А в Этой — видал на витрине книжного на Арбате, почему сейчас и узнал. Медсестренка плавно оторвалась от жизнеописания великого князя Потемкина и глянула на троицу. Молча и с отвращением.
— В четырнадцатую, — бросил на ходу правый качок. Медсестренка согласно кивнула и вернулась к князю. Видимо, сообразил Ильин без подсказки Ангела, четырнадцатая — комната? палата? камера? пыточная?.. — не входила в ее приемно-покойную компетенцию.
А качки подвели Ильина к беленькой дверце с черным на ней номерком — «14», левый качок вежливо постучал в филенку, и все немедленно услыхали из-за двери приветливое:
— Валяйте без церемоний.
Левый качок открыл дверь и без всяких церемоний втолкнул туда Ильина.
Версия
В пятьдесят седьмом немцы зафигачили в околоземное пространство искусственный спутник, который вертелся вокруг планеты и верещал: «Бип-бип». Сенсация была мировая, хотя и ожидаемая: бюро Вернера фон Брауна давно и многозначительно на эту сенсацию намекало. Американцы поднатужились и тремя годами спустя, в шестидесятом, забросили в космос живого майора ВВС США Джима Далтона и сразу обскакали Германию. Руководитель американского проекта профессор Сергей П. Королев заявил, правда, что (цитата) «космос принадлежит всем людям Земли», но бундестаг это заявление не утешило, и он заметно срезал своим ученым умникам финансирование космических программ.
Пустяк, казалось бы, но он внятно вмазал по международному престижу Германского содружества. Именно в шестидесятом на территории России образовались две суверенные республики — Сибирская и Дальневосточная. Они формально не вышли из состава Российского государства, но подлое словечко «суверенность» позволило им — при мощной поддержке Британского содружества и с голоса Штатов — завести свои парламенты, свои конституции (не слишком отличающиеся от общероссийской, но все же свои), свои полиции и свою экономику, которая откровенно ориентировалась на Восток: на Японию, на Корею, мощно рванувшую после войны, ну и на Америку, вестимо. Тогда-то Сибирская республика внезапно заявила об открытии у себя месторождений нефти и газа, япошки тут же провели — по просьбе правительства республики — экспертизу месторождений, оценили их как гигантские и захапали кучу концессий.
Произошло это в шестьдесят третьем. Тогда-то семь ведущих держав мира в ООН объявили о создании МЭС (аббревиатура: Международное экономическое сообщество). Перечислим Большую семерку (так она с тех пор называлась): США, Канада, Германия, Франция, Италия, Российское государство (включая Сибирскую и Дальневосточную республики), Япония.
Странно, но экономический и амбициозно-территориальный раздрай Германского содружества вообще и в России в частности резко укрепил мировую экономику.
Эдакий парадокс двадцатого столетия: через разделение — к единению…
К единению — всюду, кроме социалистического юга знойной Африки. Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне. Опять песня.
Факт
Ильин покупал в газетном киоске ежедневно не меньше десятка газет, пролистывал их, искал знакомое. Когда дежурил, в обед выходил на Волхонку, там в киоске и отоваривался. А в выходные — где попадется, где мимо шел. Чаще всего, конечно, у дома: на Полянке и киоскер знакомый имелся, старик, разговаривал с Ильиным о погоде, о футболе — летом, о хоккее — зимой, только о политике помалкивал по крепко нажитой привычке помалкивать. Сам Ильину не рассказывал, но Ильин знал — от консьержки дома: сидел киоскер до войны в Сасумане по забытой здесь пятьдесят восьмой, в тридцать седьмом сел, а в сороковом его вдруг реабилитировали, выпустили домой, в сорок первом война грянула, в сорок первом под Вязьмой попал в окружение вместе с полком, загудел в немецкий концлагерь — теперь уже на Запад, и опять через три года домой вернулся. С тех пор о политике — ни слова. Ильин сначала его доставал, а потом, как узнал о нем у консьержки, перестал. О политике здесь с кем угодно можно было полялякать, хлебом не корми, для таких разговоров в Нескучном парке, бывшем имени Горького, как ни странно — известного здесь писателя, специальное поле выделено было, как в лондонском Гайд-парке, не говоря уж о парламентской, газетной, телевизионной, ежевоскресно митинговой болтовне. А вот с киоскером — лишь о спорте. Ильин, несмотря на армейскую свою принадлежность, болел в Той жизни за «Спартак». Здесь «Спартак» очень мощно пер, только при Ильине Кубок европейских чемпионов в матче с Дортмундской «Боруссией» вырвал, а до Ильина этим кубком после войны четырежды владел. Киоскер тоже за «Спартак» болел, иной раз по часу обсуждали они с Ильиным достоинства и недостатки Черенкова, Черчесова или купленного у «Ромы» Скилаччи. Это — что касается футбола. Хоккей здесь был поскучней. Лучшие игроки немедленно перекупались за океан, играли в НХЛ, крутые «бабки» имели, а европейцы разыгрывали свой нищий чемпионат, единственно чем богатый — молодыми талантами. А уж старились таланты, повторим, в Канаде и Америке…
Поговорив, Ильин складывал в аккуратную стопку ежедневные свои «Известия», «Московские новости», «Спорт», «Куранты», «Московский свисток», русскоязычный вариант «Бильда» и еще еженедельники — непременную сварливую «Литературку», откровенно прозападную «Столицу» и наоборот — русофильское «Вече», опять-таки на русском доступном языке «Штерн», засовывал стопку под мышку и шел домой. Игра у него родилась такая: искать в здешней жизни приметы прежней. Похожие события. Факты — совпадения. Людей-двойников. Повторим: знакомое. Мно-о-ого знакомого было! И события, и факты, и люди. Как старый цирк на Цветном бульваре, они связывали потерянного в пространстве-времени Ильина с реальной для него жизнью, мигом оставленной по ту сторону аварии с «МИГом».
Мигом — с «МИГом». Каламбур.
Когда Тит нашел Ильина, в деревню примчался корреспондент местной газетки, повыпытывал у Тита подробности, и наутро они, подробности, были оттиснуты типографским способом на всю губернию. Центральная пресса очухалась попозже, но тогда уже на Ильина и его престранную историю наложили лапу гебисты, поэтому все публикации в Москве ограничились вольной перелицовкой заметки из губернской газеты. Но Тит хранил их все. Говорил, что ни о нем, ни о его знакомых газеты никогда раньше не писали, а тут…