Требуется сообщник
Шрифт:
– Будет страшно – кричи, – предупредил он. – Едва все начнется, глаза хочешь открывай, хочешь нет, не поможет. Готова?
Сгорая от любопытства, Женька кивнула.
– И учти, сеанс одноразовый. Могу только то показывать, что было до падения.
– Да поняла я! – повысила голос Женька, но тут же опомнилась. – Ой. Извините, дядя Максет.
– Как знаешь, – предупредил Кощей, и представление началось.
Женька увидела Русь сверху. Была ночь. Вдалеке полыхал пожар, а внизу, прямо под Женькой, шло сражение. Две толпы, смешавшись, убивали друг друга. В свете костров мелькали мечи,
«Они же все одинаковые, как же они врагов от своих отличают?» – мелькнула у Женьки последняя ее осознанная мысль.
Потом в голове словно фейерверк взорвался. Собственные мысли ушли, и накатило свирепое веселье, как у злобного мальчишки с богатой фантазией, наблюдавшего за битвой черных и рыжих муравьев. Тут один из раненых, зажимая рану на голове, вырвался из схватки.
– Тебе, Чернобог! – из последних сил заорал он и грудью бросился на любезно подставленный меч товарища.
– Ого! – пророкотала Женька. Она уже не могла различить, где ее мысли, а где Чернобога. – Принято!
Одна часть толпы принялась теснить другую. Кто-то из воинов, считавшихся погибшими, неожиданно очнулся и в прыжке вонзил меч в живот врага. Вскоре победители буквально скинули побежденных с обрыва. Добивая, они кричали «Чернобогу!», наполняя Женьку силой.
Затем картинка сменилась. Три купеческие ладьи стояли у примитивного причала, а люди в белых балахонах мазали борта кровью животных, вознося молитву Чернобогу, моля пощадить их ладьи в дальнем плавании.
– Свинья? – презрительно заметила Женька. – Это не жертва!
Шторм разметал ладьи как щепки. Одну из них поглотила волна, на второй, воздев руки к небу, стоял волхв.
– Клянусь построить тебе капище, Чернобог! Ты получишь свою жертву!
Волна подняла ладью на гребень и, словно передумав, плавно опустила вниз. Мачта треснула, и плохо закрепленный парус плашмя упал на воду, зато сама ладья, избавившись от лишнего груза, заскользила как по горкам, вверх-вниз и чудом сумела развернуться носом к волне.
Третья ладья оказалась в более плачевном состоянии. Ей не удавалось развернуться, похоже, руль был сломан, но один из моряков выливал за борт одну за другой бочки масла, в надежде ослабить качку.
– Этого в мою дружину, – решила Женька, и тут же сообразительный моряк свалился за борт в бушующее море.
Сцены мелькали одна за другой. Свирепое веселье, перемежаемое вспышками ярости, не покидало Женьку. Она даже ощутила наплыв похоти и радости, когда к новенькому капищу подвели красивую девушку лет шестнадцати.
Та пыталась вырваться, но волхв, явно бывший воин, со страшными шрамами от ожогов на руках, схватил ее за волосы, откинул голову назад и перерезал горло одним взмахом кремниевого ножа. Девушка забилась в судорогах и захрипела. В хрипах не было слышно слов, но Женька осознала, что ей посылаются проклятия, и похоть к своенравной девчонке накатила с новой силой.
Женька топила корабли, помогала войскам, принесшим достойную жертву, и упивалась собственным могуществом.
Интересной оказалась и постройка обещанного капища. Огромный навес, крытый гонтом, с опорами из столетних дубов скрывал от дождей и вьюги идола, в два человеческих роста. Смутно знакомое лицо, искусно вытесанное из куска дорогого черного дерева, сияло посеребренными усами, спускавшимися ниже подбородка. Женька уже знала, что серебро на усах самое настоящее и что в окрестностях не будет войн, пожаров и засухи еще долгие годы.
Зрелище продолжалось долго. Было интересно. Люди внизу делали все, чтобы задобрить, преклонялись, почитали. Жертвы Чернобогу во благо своего племени приносились регулярно, войны вспыхивали по мановению руки, стоило ощутить прилив скуки. Впрочем, и без ее участия люди воевали. Тогда Женька их просто не замечала, особенно, если ее внимания не привлекали волхвы или добровольные жертвы. Ей было хорошо, забавно, интересно, она придумывала все новые развлечения.
Волновало лицо Лели, которую не могли затмить все ранее принесенные жертвы. Потом были руки, ломающие о колено меч.
– Нет! Брат! – заорала Женька. – Только не мой меч!
Но обломки уже исчезли.
– Я тебя предупреждал! – раздался знакомый голос, ради которого была готова горы свернуть и убить обладателя. – Одумайся, Чернобог!
Боль от предательства накатила жгучей волной. Плохо понимая, что делает, Женька смогла лишь сжать кулаки, боясь совершить непоправимое, и услышала свой голос.
– Ты предал меня из-за бабы!
Голова ее мотнулась от удара, челюсть обожгло болью. Это было последней каплей. Чувствуя, что убивает себя, Женька бросилась на отскочившего брата, выхватывая на ходу меч. Не тот, любимый меч, сделанный своими руками, в который она вложила часть своей души, полив кровью, но все равно родной и знакомый. Однако в последний момент ей удалось сдержаться.
Был еще молодой воин, сын Белобога. Настырный, умелый, он даже вызвал ее на бой. Бились на мечах, и одолеть мальчишку удалось только благодаря опыту и самообладанию.
– Молодец! – возвестила Женька. – Вырастешь, отдам тебе дружины, Перун!
Она гордилась тем, что парень был толковый, быстро подхватил идею строевой атаки, и его почитали наравне со старшими богами.
Потом, спустя время, они опять столкнулись с Белобогом. Тот был в гневе и пенял на кровопролитие, которое брат мог остановить, но не стал.
– Оставь их в покое, – говорила Женька. – Эти существа сами выбирают, чем заняться!
– Ты мерзавец, брат, – произнес Белобог и набросился, как разъяренный барс.
– Это все из-за бабы? – взревела Женька.
– Это из-за пролитой тобой крови, – парировал брат.
Опять сверкнули клинки, ярость сделала голову ясной, как безоблачное небо.
Противник сильно уступал в мастерстве. Он с трудом парировал первые удары, но тут ему повезло. Женька споткнулась о ногу той самой красавицы, и сверху обрушился клинок. Предательство обожгло болью не хуже клинка, Женька пошатнулась, глаза начала застилать чернота, она перевела недоуменный взгляд на Белобога. Тот хотел броситься вперед, удержать, но не смог шевельнуться, оглушенный убийством самого близкого человека. Умирая, Женька ощутила сильный толчок в грудь и надрывный шепот: