Требуются родители. История попаданки

Михаль Татьяна

— Та-а-к… значит, тебя нужно было всего лишь на руках подержать?

Минут через пять, когда Артур засопел, я аккуратно положил его обратно. Но едва его тело коснулось люльки, как это чудовище заорало снова.

— Ты издеваешься?! — уже фальцетом воскликнул я.

Пришлось держать ребёнка одной рукой, а другой вести аэромобиль. Как ни странно, но ребёнок уснул, свесив руки и ноги вдоль моей левой руки. Его голова покоилась на моей груди. Артур даже не реагировал на мои движения, когда я вёл свой транспорт.

Я снова предпринимал

попытку уложить его обратно в люльку, когда решал, что он уже окончательно и крепко заснул, но, похоже, у ребёнка был встроен какой-то чип, определяющий местоположение. По-другому объяснить, что стоило его только положить в люльку, как он моментально просыпался и оповещал своё недовольство пронзительным криком.

В офис я входил злой, как тысяча неудовлетворённых маньяков и нёс на одной руке сына, прижимая к груди, в другой — его люльку с бельём и кормлением.

Сотрудники встречали меня изумлёнными взглядами, но увидев моё выражение лица, не решались задать вопросы. И правильно делали. Я сейчас в том состоянии, что пошлю каждого далеко и надолго.

Глава 4

Ты в моём сердце — любовь и свет,

Ты в моём сердце — боль,

Потому что тебя нет…

Татьяна Михаль

* * *

— Аврора, я всё понимаю, ты переживаешь непростой этап в своей жизни… Но дорогая моя, я не могу ведь объяснить людям, что у нашего дизайнера одежды траурное настроение! Я не могу показать это стилистам!

Ольга трясла перед моим носом эскизами зимней и весенней коллекции одежды, которые вчера ей сдала.

Я угрюмо кивнула. Согласна, из-под моей руки вышли довольно мрачные образы, но я ничего не могу с собой поделать. Невозможно заставить себя радоваться и видеть радугу, когда внутри тебя поселилась вечная мерзлота и перед глазами ты видишь только сплошную беспросветную тьму, которая словно коконом обвила всю мою жизнь. Я вижу мир в серых тонах, для меня больше нет цветов, они поблекли, стёрлись, растворились и навсегда исчезли.

— Оль, я всё переделаю, — вздохнула расстроенно. Однако, зачем врать самой себе, ничего я не переделаю.

Ольга покачала головой и опустилась на соседний стул напротив меня.

— Ава, — сказала она строго. — Послушай меня…

Ненавижу, когда меня называют Авой и Ольга это знает, использует такое сокращение только тогда, когда она сердита на меня. Мой рабочий день завершается «весело». Да и плевать.

— Даже если ты переделаешь эскизы, Аврора, но что изменится? Чёрт! Я ведь уверена, что настроение останется то же! От твоих работ так и веет тоской и отчаянием! Женщины не захотят надевать и носить такую одежду!

Я опустила голову на сложенные руки.

Как же меня всё достало. Хочу уснуть и больше никогда не проснуться. Во сне я снова увижу своего Пашеньку и мы будем вместе,

и снова счастливы. Он мне каждый день сниться. Только во сне я снова слышу его счастливое и радостное «мамочка»… Только там я счастлива, обнимая своего малыша…

На глаза опять начали наворачиваться слёзы.

— И что ты предлагаешь? — тихо поинтересовалась у неё, смахивая влагу с глаз, хотя сказать по правде, мне было как-то параллельно, что думает моя начальница и по совместительству подруга.

— Аврора, посмотри на меня, — попросила упавшим голосом Ольга.

Я с трудом отлепила тяжёлую голову от стола и посмотрела на неё пустым взглядом. Да, в моих глазах больше нет жизни, они стали блеклые, даже бесцветные. В них не отражается больше ничего… только пустота.

— Что? — спросила её.

— Аврора, тебе нужно отвлечься. Уехать отсюда куда-нибудь. Сменить обстановку, завести отношения с мужчиной… Возьми отпуск на месяц, два, хоть на пол года или год. Тебе нужно выбираться из этой депрессии. Я не говорю, чтобы ты забывала своего сына и не оплакивала его… Нет, конечно. Но я не могу смотреть, как ты сама себя медленно убиваешь!

— Так не смотри, — пожала я равнодушно плечами.

Ольга вздохнула.

— Я даже представить не могу, что ты чувствуешь, но… жизнь ведь не закончилась! Аврора, ты молодая и красивая женщина, ты ещё можешь быть счастлива! Ты только на секунду подумай, сколько детей оставлены нерадивыми мамашами на произвол судьбы и скольким требуется материнская любовь, и тепло… Ты можешь усыновить или удочерить…

— Нет! — воскликнула я резко, обрывая её на полуслове. — Ты ничего не понимаешь! И ты права, ты даже на секундочку не можешь представить, что я чувствую… Я хочу, чтобы мой ребёнок жил, хочу получить его обратно. Ты говоришь мне уехать…

Я горько рассмеялась, чувствуя солёный привкус во рту — то были мои слёзы.

— Я не предам память моего сына, оставив его здесь одного, в этой земле. И чужого ребёнка мне нужно. Я хочу видеть на фотографиях и в своей жизни лицо своего сына, только своего и ничьего больше. Усыновив кого-то, я вторично убью своего мальчика… И знай, я буду тосковать о своём ребёнке до последнего дня моей жизни.

— Аврора, но ведь боль со временем утихнет и уйдёт… — сдавленным голосом произнесла Ольга, утирая текущие слёзы. — Ты ведь говорила, что с тобой всё нормально, ты справляешься, но оказывается, что нет. Аврора, так ведь нельзя…

Ольгу задела моя боль, потому что она была настолько плотной и осязаемой, что все, кто находился рядом со мной вблизи, ощущали рвущую сердце в клочья тоску. И старались отдалиться от меня. Кому захочется ощущать подавленность, когда в их жизни итак всё хорошо?

— И не говори мне, что я молода и буду ещё счастлива. Может быть, когда-нибудь, я и усыновлю ребёнка, и мне доведётся радоваться ему. Но пока я должна оплакать своего малыша, который ушёл. И никакой другой ребёнок его не заменит. Никогда.