Треки смерти, Митио Сюсукэ

Треки смерти

на обложку

Митио Сюсукэ

Шрифт:

Прошла неделя.

Я стоял на четвереньках на футоне и снова рычал. То место на подушке, которым я зажимал рот, пропиталось слюной и потемнело. Заметив пятно, я опять погрузился в него лицом и, изо всех сил вцепившись в подушку зубами, стал раскачивать ее то влево, то вправо, а потом швырнул вбок. Подушка впечаталась в стену и упала. Другими словами, я занимался тем же самым, что и неделю назад. Но на самом деле существовало серьезное отличие.

В моей правой руке был зажат миллион живехоньких йен.

Небрежно. Без всяких конвертов и кошельков.

Не

знаю даже, есть ли такие кошельки, в которые поместился бы миллион йен.

Я стоял на четвереньках на футоне, сдерживая себя в полную силу. Иначе я бы подпрыгнул к потолку, завопил в прыжке и начал дергаться в еще более непонятных движениях. Наверное, на прошлой неделе я не представлял себе, что такой день придет. А теперь моя жизнь значительно изменилась, и уже то, как я злился на толпы прохожих в парке Уэно, казалось чем-то далеким. Так же было, когда я учился в началке. Я шел домой один, пиная мешок со спортивной формой. Друзей у меня не было, и после уроков никто не шел домой вместе со мной. Что можно сделать на миллион? Все что угодно. По крайней мере я – человек, пропитавшийся жизнью бедняка, – могу представить себе многое.

«Прошу вас передать миллион наличными».

Этот миллион я сжимал в своих руках и стоял на четвереньках на футоне. Если бы я был достойным сожаления преступником, какие часто появляются в кинофильмах и сериалах – то есть преступником, который на самом деле обладает чистым сердцем и из-за этого совершает правонарушение, – меня бы еще можно было спасти. Но меня спасти было нельзя, так как я был преступником с крутым характером. Я сам понимал это. Понимал, но было уже поздно.

Я посмотрел на подушку, валявшуюся в углу комнаты, и представил себе будущее. Сначала миллион. А сколько дальше? Что ж, со мной такое происходит впервые, так что откуда мне знать. Понятно, что сумма меньше не станет. Это наверняка, по стандартной теории шантажа. Еще один миллион, как сейчас? Или же два? Или все три? Я поднес к лицу пачки денег, зажатые в руке, и пристально посмотрел на них. Я чувствовал, как в животе постепенно растекается черный сироп. Он становился все темнее и чернее, окрашивал все внутренности до каждого уголка. В конце концов все, что было внутри меня, окрасилось в черный цвет. Мне так показалось.

Через два дня ко мне домой заявились следаки и забрали меня в полицейский участок.

– Нет, я правда ничего не знаю.

Я сидел в комнате для допросов напротив старого следака, нас разделял стол. Он был очень похож на сыщика, который двадцать пять лет назад расспрашивал меня в прачечной. Как будто он появился передо мной, как сублимированный продукт, который я закинул в горячую воду.

– Но мне все известно о ваших отношениях с господином Тэракадо Тоору.

– Я вам уже сказал, что очень плохо его знаю. В позапрошлое воскресенье я пошел на финансовый семинар, который вел… господин Тэракадо, так ведь его зовут, да? Но большого доверия он у меня не вызвал, и я вернулся домой, не дослушав до конца. А наши с ним отношения… От кого вы это вообще услышали?

– От ведущей семинара, о котором вы сейчас сказали.

Как будто, пока я оправлялся от шока, пытаясь осознать, в каком пердимонокле оказался, мне поставили шах и мат.

– Вроде бы она состояла в любовной связи с потерпевшим, и он все ей рассказал.

– Что значит… «все»? – попробовал уточнить я.

И мой собеседник ответил то, что я и предполагал:

– Все. И о шантаже, и о происшествии двадцатипятилетней давности.

Старый сыщик поднял широкие брови, как бы спрашивая: «И долго ты будешь отпираться?»

– Чего не знаю, того не знаю, – ответил я.

Сыщик поджал губы и наклонил голову практически горизонтально. Некоторое время он пялился на меня, не меняя позы, но потом, будто передумав, смягчился и придвинул ко мне лицо, будто говоря: «Расколешься – полегчает».

– Господин Судзуки… Что вы делали два дня назад, в воскресенье в полдень?

В воскресенье я орал, стоя на четвереньках и сжимая пачки денег.

– Я же сказал, что был дома целый день.

Я опять соврал. Как пойманная букашка, которая бессмысленно шевелит лапками, чтобы сбежать.

В тот день, наоравшись вдоволь, я запихнул деньги под футон и вышел из дома. И пошел по теплым улицам, затянутым низкими тучами, по направлению к вокзалу. Весь я был заполнен чем-то черным, похожим на черный сироп. Глаза, носы проходивших мимо людей расплывались, почему-то мое зрение раскачивалось вверх-вниз и справа налево. Ноги напоминали вареную лапшу. Вокруг начинало темнеть, тучи висели так низко, что готовы были положить свои животы на дома, пошел мелкий дождь. Я зашел в комбини и купил там черный зонтик. Но сразу не ушел оттуда, а еще побродил по залу, стырил нож с полки и положил его во внутренний карман пиджака.

– Вот как? Значит, вы не ходили к Симбаси?

Тело Тэракадо Тоору с ножевыми ударами нашли поздним вечером того же дня. Его обнаружил охранник в туалете здания у станции Симбаси, оно уже остыло.

– Не ходил.

Мне хотелось, чтобы ничего этого не было. Словно вытащили штепсель из розетки, а потом вставили обратно. В тот день, после того как ранил Тэракадо Тоору в туалете, я точно избавился от ножа. Когда входил и выходил из здания, старался не попасться на камеры слежения. Но к чему это все было, если Тэракадо Тоору все рассказал этой молодой девке, которая открывала семинар? И о нашей с ним связи, и о происшествии двадцатипятилетней давности, и о шантаже?

Старый сыщик потер подбородок с таким взглядом, как будто смотрел в дальнюю даль.

– Однако бывший учитель своего бывшего ученика-то…

Запись 3