Трем девушкам кануть
Шрифт:
– А что тут особенного? – удивился Юрай. – Сплошь и рядом.
– Да ничего, – ответил Леон. – Я просто так. Хотя ответ знаю. Папа ведь был большой райкомыч? Не отрекаются, любя…
– Был да сплыл… Варит варенье…
– Кружовенное? – спросил Леон.
– Как ты узнал? – засмеялся Юрай. – Матушка именно так и говорила: кружовник.
– Матушка – это попадья, – сказал Леон. – А она товарищ Емельянова, которая варит кружовенное варенье. Юрай! Бросай это дело. Тут нужна тонкая профессиональная работа, нужны пальчики,
– Против милиционера – да, – ответил Юрай.
– А где девочка? Девочка где? Ее ищут?
– Нет. Ждут, что придет сама.
– Она не придет, Юрай. А она – единственный кончик в этом деле. Впрочем, я тебе, кажется, уже говорил об этом. Она одна знала, кто ее положил в милицейскую кроватку.
– Тебе бы съездить туда. Я там прохожу за баламута. Хотя, честно скажу, все время думаю, что ответ я знаю. Только вспомнить не могу. Временами такая ясность – ну просто иди и смотри. Дело это, Леон, психологическое.
– Всякое дело психологическое.
– Нет, в этом был проект. Эдакий муляж на столе… Как рыбина…
– Какая рыбина?
– Не объяснить… Искусственная… Все время перед глазами, путает… И я все время упускаю какие-то мелочи… А они мне криком кричат.
– Отоспись, Юрай! С такой головкой не проблема и в больницу загреметь. Ну я же не пишу статьи? Не делаю операции… Каждому свое.
– Тогда поезжай туда… С ревизией, инспекцией, инкогнито, открыто… Ну, как хочешь… Иначе… Иначе я не знаю, что сделаю…
Дома, уже собираясь спать, Юрай вспомнил о телефоне, который дала ему Майя. Чуть не спятил, пока нашел его.
Ему бы сочинить легенду, сообразить, кто он и откуда, но Юрая понесло. Сонной, какой-то вялой тетке он сказал, что ему надо немедленно с ней встретиться.
– Я уже сплю, – сказала она.
– Я тоже, – ответил Юрай. – Но я проснусь для встречи с вами.
– Ишь какой! – буркнула женщина и назвала адрес. По дороге Юрай думал, что женщина не испугалась давать адрес, не удивилась звонку, не перенесла встречу на утро. Нахрап его выдержала и спокойно сдалась.
И дверь открыла сразу, несмотря на ночь. Два бультерьера стояли по бокам, молча и на изготовку.
– А я хотел вас обругать за доверчивость, теперь не буду.
Она впустила его в мрачноватую комнату, завешанную натюрмортами. На черном фоне белели распластанные крылья битой птицы, голубел виноград, красной сексуальной мякотью пялился арбуз, от обилия нарисованной пищи даже тошнило, хотелось закрыть глаза от гадостности этого человеческого свойства поглощать белое, голубое, красное, хрустеть зеленым, глотать коричневое, отсасывать розовое из шершавых раковых клешней. У Юрая даже возникло ощущение текущего по подбородку жира и отрыжки, икоты.
– Затошнило? – спросила хозяйка. – Это мой папа мазал. Реализм как патология в искусстве. Но очень дорого ценится именно за эффект тошноты.
Она не знала ни Риту, ни Машу. Она не помнила ни о каком звонке. Она никогда не имела отношения ни к каким билетам. И она никогда никому не давала свой номер для транспередач.
– Но вы ведь Женя?
– Евгения Максимовна Муратова.
– Муратова? – переспросил Юрай.
– А чем вам это не нравится?
– Лидия Алексеевна вам кто?
– Никто. Была женой брата, но это давным-давно кончилось…
– Она не бывает у вас?
– Почему же? Она приводит иногда ко мне покупателей этой пищи, – Евгения Максимовна кивнула на натюрморты. – Лодя – деловая дама…
– Кто? – закричал Юрай.
– Лодя. Ну Лидия… Такое у нее домашнее имя…
– О господи! – воскликнул Юрай. – А летом она бывала у вас?
– Это лето у меня урожайное. Были хорошие покупатели…
– Бывая у вас, она могла говорить по телефону?
– А почему бы нет? Слава богу, пока у нас телефон не платный.
– Вы мне не скажете, что она за человек?
– Лодя? Волчица… Все умеет, все может, все делает.
– Свободна от мужчины?
– Она никогда от них не свободна. Место возле нее всегда занято. И на него большой конкурс.
– Что надо сделать, чтобы его выдержать?
– Ну не знаю… Правила меняются… Например, укусить бультерьера… Вы интересуетесь ею или все-таки мной?
– Как выяснилось – ею.
– Ну, тогда чао! Я от показаний отказываюсь. Все вопросы – ей.
– Вы сейчас позвоните ей или утром?
– Сейчас. Она поздно ложится.
Юрай понимал – если он выдернет телефонный провод, бультерьеры ему не простят. Значит, надо попробовать договориться с хозяйкой.
– Вы можете не говорить ей обо мне хотя бы сутки?
– С какой стати?
– Я журналист. Я расследую одно дело. Достаточно серьезное. Мне нужны сутки, чтобы довести его до конца.
– Не так уж я ее люблю. Но вы ничего не докажете. Лодя – женщина непобедимая. Из всякого тупика у нее десять выходов. Вообще она так живет – сначала строит выход, а уже потом тупик. Она обожает, когда ее загоняют. Тогда она идет к гладкой стене – и исчезает в ней. Имейте это в виду. И примите мои соболезнования. Мои собачки супротив нее – дождевые черви.
Юрай позвонил Нине Павловне узнать про Олю, но чужой женский голос ответил, что Нины Павловны по этому телефону больше не бывает.
– А Сева Румянцев?
– Это его мама, – ответил голос. – Всеволод ночью уехал в Москву. Кто его спрашивает?
– Это из Москвы и спрашивают…
– Из Москвы? От Лидии Алексеевны?
– Да, – ответил Юрай. – Лидия Алексеевна хотела уточнить номер поезда.
– О господи! – закудахтала женщина. – Я же не знаю. Муж на улице. Я сейчас ему покричу с балкона.