Тремориада, или осколки гранёного стакана
Шрифт:
– Вообще-то, он отвечает за равновесие и координацию, – уточнил функцию мозжечка Иннокентий.
– Видать, у кого как… – покосился я на севшего за стол Па-му.
– Чё вы несёте? – спросил тот и принялся сам открывать пиво.
– А чё ни попадя, – ответил я.
– Да! – кивнул головой Иннокентий. – Как увидим какое-нибудь нипопадя, так хвать его и давай носить.
Я взял свою кружку с пивом и глянул на Лизу: похоже, ей несколько не по себе, погоди еще… сейчас плита расшпарится!
Па-ма отпил с полкружки и с наслаждением выдохнул:
– А-а-а.
И
– Это ко мне с утра, часов в девять, дядя Фёдор после вахты зашёл.
Дядя Фёдор – это двадцатитрёхлетний сосед Па-мы, а зовут его так потому, что у него есть дома кот – Матроскин.
– Пришёл, значит, разбудил меня, – продолжал Па-ма. – С пакетом чёрным. Вижу – там контуры вроде как трёхлитровой банки обозначаются и ещё позвякивает чего-то. Ну, я возрадовался этому позвякиванию после вчерашнего-то. Гнев на милость сменив, говорю: «Проходи». Он достал из пакета две бутылки пива, вручил мне, а сам из куртки извлёк свой портсигар, он у него как шкатулка большой. Ну, да и папиросы в нём не маленькие хранятся… А после вахты у него их ещё две штуки осталось. В общем, курнули, пиво выпили, поболтали немного и он домой засобирался. Ну, я ему и говорю, глядя на его портсигар-шкатулку, что лежит на моём столе и так великолепно на нём смотрится:
– Тебе хорошенько выспаться надо после дежурства, так может, сделаешь мне подгончик? Я-то уже выспался.
Он, поняв о чём речь, согласился, но с одним непременным условием, что я впридачу возьму у него золотую рыбку.
– Надеюсь, ты её уже засолил? – усмехнулся Иннокентий.
– Нет, она, как и была – в трёхлитровой банке, – ответил Па-ма.
– Он чё, с вахты с рыбкой пришёл? – спросил я.
– Да, он ведь моряк, – сказал Па-ма, встав и направившись к плите. – На доке электриком работает. Говорит: утром на поддёв поймал.
– А ты куда её дел? – спросила Лиза у Па-мы, который, чуть размяв кончик сигареты, ткнул его в расшпарен-ную конфорку. – Под кровать, что ли, спрятал?
– А куда ж ещё спрячешь в однокомнатной квартире золотую рыбку? – сказал Па-ма и раскурил сигарету. Затем, уже от неё, папиросу. Вернувшись на своё место, он отправил сигарету в пепельницу, а папиросу передал Лизе. Она, потупив глазки, протянула ручонку и… О, женщины, вам имя – вероломство. Такой затяжки я ещё не видывал. Если бы она так воздухом дышала, в квартире давно закончился бы кислород, а окна вовнутрь прогнулись. Разум отказывался верить в то, что происходило на моих глазах. Уголёк рос, превращаясь в уголь, пожирающий потрескивающую папиросу. Я уже начал подумывать о том, что нам ничего не достанется, когда «деточка» то ли, наконец, насытившись, то ли смилостившись, дозволила и мне немного поучаствовать в процессе, начатом Па-мой.
– Сразу видно – человек некурящий, – сказал, поражённый Лизиными возможностями, Иннокентий. А я, вытянув руку через стол, выхватил из хищных пальчиков папироску и что есть силы затянулся сам. Но их у меня оказалось куда меньше, чем у «деточки».
– Курить надо бросать! – сказал мне Иннокентий, глянув на «L&M», лежащий на
В следующий раз мне вернулся лишь жалкий уголёк на гильзе, а Иннокентию и вовсе – привкус жжёной бумаги. Но наши покрасневшие глаза уже дарили друг другу улыбки в наполнившейся сладковатым дымом кухне.
– И чё? – чему-то радуясь, задал вопрос Иннокентий, слегка раскачиваясь на табуретке взад-вперёд и глядя прямо перед собой – в стену.
– Чё? – встрепенулся Па-ма.
Даже я не понял Иннокентия, поэтому меня вдвойне поразило то, что разъяснения дала Лиза.
– Он спрашивает: чё рыбка?
– Ах, рыбка… – Па-ма хлопнул себя по ноге. – Золотая, в банке, как полагается.
– Зови её сюда, познакомимся, – сказал я, переполняемый положительными эмоциями.
– С рыбкой? – хохотнул Па-ма.
– Всех остальных я уже знаю! – обвёл я счастливыми глазами присутствующих.
– Действительно! – поддержал меня Иннокентий. – На крайняк, как старуха из сказки, при своём останемся. Зови.
– Рыбка-а-а… – простонал Па-ма.
– Так сиделку зовут, чтоб «утку» сменила, – сказал Иннокентий.
– Сиделка, рыбка, исполни желание, смени утку, индюшку. Сделай уже что-нибудь! – захохотал Па-ма.
– То стонет, то хохочет, – озабоченно проговорил Иннокентий. – Неси рыбку, будем просить её, чтоб вернула то, что мы заложили.
– Чего заложили? – не понял Па-ма.
– Ты сейчас не поймёшь, но поверь, о тебе беспокоюсь! – был ему ответ.
– Ну, раз обо мне… – с этими словами Па-ма встал и удалился в комнату.
Вскорости вернулся и водрузил в середину стола трёхлитровую банку, наполненную водой. Там действительно была рыбка, только вот новый домик был для нее тесноват.
– Чё-то она какая-то вялая, – заметил я.
– Говорю же – завялить! – советовал Иннокентий.
– А ты уверен, что рыбка золотая? – спросила у Па-мы Лиза.
– Предлагаешь её надпилить? – хохотнул он.
– Я к тому, что, по-моему, это – бычок, – сказала она.
– И что? – невозмутимо согласился Па-ма. – Порода у неё такая. Вон, у Емели вообще – щука была, а чего вытворяла. Если дядя Фёдор сказал – золотая, значит – золотая. Он моряк, он рыбак – ему виднее.
– Н у, тогда загадывай желание, – сказала Лиза, сдаваясь.
– А мне ничего не надо! – развёл руками Па-ма.
– Я, вот, сегодня хочу напиться, – сказал Иннокентий и принялся разливать всем пиво.
– Великая новость, – усмехнулся я. – Кто ж не хочет?
– А я вот хочу как никогда – в усмерть, – развил мысль Иннокентий.
– Тоже мне, редкое событие, – заметил я. – Вот Па-ма нам денежку займёт до получки – и все дела.
Па-ма делал вид, что ничего не слышит. Разведя руки чуть в стороны, он держал в одной кружку, в другой – тлеющую сигарету, и присматривался к рыбке.
– А ведь действительно, бычок, – сказал он наконец. – Бычок в трёхлитровой банке – это не эстетично. Вообще, как у бычка, у него три варианта: быть действительно засоленным, второй – быть выкинутым и, наконец, третий – быть докуренным.