Трень - брень
Шрифт:
Маша выпила и навалилась на бабушку.
– Как же ты, Клаша, не помнишь рыжую Марфу? Ее ведьмой считали по предрассудку. У нее дурной глаз был.
Бабушка печально потрясла головой.
– Не помню. Кушайте пироги.
– Дай-ка я покручу, - попросила Ольгу дворничиха. Встала, пустила обруч вокруг талии и захохотала: - Вот бес - щекотно.
– Ты не от инфаркта умрешь - от хохота, - недовольно проворчала старуха Маша.
– Возраста своего не уважаешь.
– Чего мне его уважать?
Ольга
– Вот кто мой возраст пускай уважает - дети. Я со своим возрастом только мирюсь. Приходится, ничего не поделаешь. А ну, закрути.
Ольга подняла обруч, запустила его так быстро, словно она сама шпулька и на нее нитка наматывается.
Старуха Маша поморщилась.
– Перестань крутить хупалку, у меня от нее в голове мелькает. Рыжая Марфа такая же упрямая была, поперечная.
– Маша опять повернулась к бабушке.
– Ну, вспомнила? Мар-фа ры-жа-ая.
– Ольга, садись. Ешь пироги, - приказала бабушка.
Ольга потрясла головой.
– Не хочу. Я в Архангельске ела.
– Сейчас дети закормленные, - словно извиняясь за внучку, сказала бабушка.
– Даже вкусненького не хотят.
– Закормленные. Особенно мой Аркадий, - кивнула старуха Маша.
– Как же ты, Клаша, не помнишь рыжую Марфу? На высоких каблуках все еще фасонишь, а памяти нет, - рассердилась она.
– Ну, Марфа... Неужели не помнишь? Она за поскотиной жила. На отрубе. У реки.
– Не помню Марфу!
– Бабушка тоже начала сердиться.
– А каблуки к этому не касаются. Чем выше каблук, тем выше у женщины настроение.
– Не воображай. Ты всегда воображала - старые песни на новый лад перекраивала.
– Маша махнула на бабушку рукой, повернулась к старухе Даше.
– Я говорю, у нас в деревне рыжая Марфа жила. Я соображаю: на кого девчонка похожа? На рыжую Марфу похожа. Такой же зловредный цвет. И угораздило же такой родиться! Бедняжка.
– Старуха Маша погладила Ольгу по голове. Поцеловала.
Ольга съежилась.
– Рыжая Марфа несчастная. Она, знаешь, померла от мороза. Закоченела. У нее изба сгорела до угольков. Ей ночевать негде было, и никто ее к себе не пустил. Все за скотину боялись. Марфа своими бесстыжими глазами на скотину хворь наводила. Темный народ был. Так и замерзла. Нашли ее утром на паперти. Лежит снегом засыпанная, только рыжие волосы на снегу горят.
Ольга еще больше съежилась.
Маша сорвалась с места, побежала к окну.
– Ты что перестал? Играй вальс из Ляховицкой. Ляховицкая на шкафу! закричала она.
Старуха Даша обняла Ольгу.
– Не обращай внимания. Маша старуха добрая. Чуткости у нее маловато, а доброта есть. Последним поделится.
– Неужели добротой можно оправдать глупость?
– спросила Ольга.
Бабушка
– Помолчи, не тебе судить Машу. Не доросла. Кушай вот вкусненькое.
– Я ее не сужу. Я ее просто боюсь.
– Нашел?
– крикнула Маша в окно.
– Медленно играй, не скачи по клавишам, как козел по грядкам.
Она вернулась к столу, села грузно и снова принялась терзать бабушку:
– Ну, как же ты, Клаша, не помнишь рыжую Марфу? Такой цвет и в гробу вспомнить можно.
– Я твоему Аркашке за этот самый цвет уши нарвала, - сказала старая дворничиха.
– То-то он сегодня фальшивит.
– Маша откусила пирога.
– У тебя своих нет, потому и хохочешь.
– Ага. Я своих в войну похоронила.
– Легко тебе живется!
– Старуха Маша сказала это по инерции, потом спохватилась и добавила: - Я бы на твоем месте икала от горя.
Дворничиха поперхнулась, пробормотала с натугой:
– Ну, беда.
Маша еще пирога откусила. Причмокнула.
– Вкусный пирог. Ты, Клаша, всегда была мастерица пироги печь... Марфину избу Аграфена-солдатка спалила из ревности. Ну, как же ты, Клаша, не помнишь рыжую Марфу? Марфа же тебе родственницей приходилась. Ну, ну... Вспомнила? Ры-жа-я. Ею ребятишек в деревне пугали.
– Не было у меня рыжих родственников, - сказала бабушка.
– Как же не было, когда я знаю, что были. Рыжая Марфа твоя родственница.
За окном заиграли вальс, медленный и торжественный. И все вокруг подтянулось: кресла у стен словно щелкнули каблуками, кот в подвале перестал мышь ловить, принялся вылизывать грязь с боков.
– Не этот!
– вскочила старуха Маша.
– Я тебе велела не этот играть. Другой!
– Она хрипло и фальшиво запела: - Ум-па-па, ум-па. Ля-ля-ля-ля, тру-ля-ля... Понял?
За окном заиграли другой вальс.
– Когда хочешь, тогда можешь, - сказала старуха Маша.
Ольгина бабушка упрекнула ее:
– И вообще, Маша, нечуткая ты. При рыжем нельзя о рыжем разговаривать. Нетактично. Своего Аркашку на рояле учишь, а у самой тактичности нет. Даже когда в трамвае один рыжий сидит и вошел второй, он никогда с ним рядом не сядет.
– Это ихнее дело, - заявила Маша.
– Господь с ними, я их не осуждаю. А Ольга - она же своя. Она на меня не обидится. Морковочка.
– Старуха поцеловала Ольгу и объяснила: - Я твою бабку о Марфе спрашиваю, чтобы она биографию вспомнила.
– Маша повернулась к бабушке.
– От родственников отказывается. Какая безродная. Может быть, тебя в капусте нашли? Мне мораль читаешь, а сама от своих открещиваешься. Я вот от родственников не откажусь. Будь он хоть вором. Я его заклеймлю, в лицо ему плюну, а отказаться - не откажусь.