Трень - брень
Шрифт:
– Извинись за рыжую, - потребовала Ольга.
Воробьи взлетели на самые верхние ветки, оттуда им было виднее.
– Рыжая швабра!
– орал Аркашка.
– Рыжая ведьма! Отпусти, говорю!
Ольга отобрала у него рогатку, ухватила за второе ухо и потрясла. В этот момент из парадной вышел шут (дядя Шура). Снял со стены дворницкий фартук с бляхой, надел на себя.
– Зачем безобразить?
– сказал он.
– Не можете как люди? Вам быстрее безобразить нужно.
Ольга выпустила Аркашкины уши. Они были
Шут поклонился Ольге.
– С приездом. Предвижу массу хлопот.
– У Аркашки шут (дядя Шура) спросил: - Аркадий, у тебя ничего не болит?
– Ну так, рыжая...
– уныло сказал Аркашка, пряча от шута то самое место, которым в детстве рассчитываются за глупость, лень и всяческие неудачи.
Шут взял Аркашку за ухо, отвел и посадил на камень в сторонке.
– Не дергайте за уши!
– завопил Аркашка.
– Мне еще играть сегодня. Он прижал уши ладонями, покачал головой из стороны в сторону. Заскулил: Уши мои, уши.
Шут (дядя Шура) пошел к подворотне. Аркашка вскочил и тут же сел снова, потому что шут (дядя Шура) обернулся внезапно.
– А если мне неудобно, если я на чем-то колючем сижу?
– Терпи!
– "Терпи, терпи"! Если всякие рыжие станут меня за уши дергать...
Шут подмигнул Ольге, покопался в одном своем рукаве, но ничего не нашел там, кроме разноцветного серпантина. В другом рукаве шут обнаружил гирлянду бумажных салфеток. Из карманов повытряс кучу всего разноцветного, бумажного, для дела ненужного. Из-за пазухи вытащил белого голубя. И лишь откуда-то из ворота, вспотев от усилий, шут достал настоящий живой цветок. Белый. Он бросил Ольге этот цветок и пошел в подворотню.
– Дядя Шура, - сказал Аркашка, - а я знаю, куда вы идете.
– Ну так что?
– А фартук. В фартуке на свидания не ходят.
Дядя Шура сорвал с себя фартук, галстук поправил, пригладил волосы и исчез в подворотне.
Ольга нюхала цветок. Аркашка на нее смотрел недовольно. Воробьи на дереве совсем присмирели.
– Ненавижу цветы, - заявил Аркашка.
– Они вянут.
Ольга сказала ему:
– Деревянных пистолетов настрогал. В голове-то не густо чего-нибудь серьезное смастерить.
– Я знаю, где у меня настоящие пистолеты лежат. Когда понадобится, я, не моргнув...
– Нет у тебя настоящего пистолета. Где квартира четыре?
– А там все равно никого. Бабушка тебя на аэродром встречать уехала.
– Откуда ты знаешь, что это я?
– Твоя бабушка все время хвастает: внучка прилетает, внучка прилетает. Ни разу не сказала, что внучка рыжая. Ты где на Севере жила? На Новой Земле?
– Не скажу я тебе ничего.
– Ну и не говори. Я тоже не рыжий, я тоже на Север подамся.
– Зачем ты такой злой, отвратительный тип? Зачем ты так ненавидишь рыжих?
– Ненавижу, и все. У меня свое мнение. Отдай рогатку.
Ольгин голос стал тихим и жалобным:
– У тебя глаза в разные стороны, я ведь тебя не дразню.
– Ну и что? Я практиковался глаза в разные стороны разводить, а мне книжкой по голове трахнули. Я временно косой, а ты навсегда рыжая.
Ольга вскочила, хотела схватить Аркашку за ухо, но он извернулся, подставил ей ножку - и она упала.
– Отгулялась, рыжая команда, - засмеялся Аркашка.
– Я теперь наведу порядок. Я всех рыжих разоблачу.
Ольга поднялась с земли, отряхнулась. Аркашка на всякий случай отбежал к подворотне и угодил прямо в руки к пожилой, даже, можно сказать, старой дворничихе. Дворничиха крепко схватила Аркашку за ухо.
– Чтобы не дрался, не мешал людям жить.
Аркашка завопил:
– Пустите! Все хватают за уши. Не за что больше хватать, да?
– А вот я тебе метлой.
– Все равно не имеете права за уши дергать.
– А кто здесь набезобразил? Кто здесь мусору накидал?
– Дворничиха шевельнула ногой разноцветные ленты.
– Я, что ли?
– возмутился Аркашка.
– Не видите - дяди Шурины принадлежности. Все на меня сваливаете.
– Аркашка стал выворачивать свои карманы. Оттуда посыпались рогатки, увеличительные стекла, деревянные кинжалы, военные погоны, стреляные патроны и потускневшая медаль "За оборону Ленинграда" - по всей вероятности, бабкина.
Дворничиха поддала Аркашке рукой. Аркашка собрал свое боевое имущество и поплелся к парадной, зажав в кулаки красные, натасканные уши.
– Уши мои, уши, - стонал он.
– Уши мои, несчастные уши.
Дворничиха взяла метлу от стены, смела разноцветный мусор в кучу.
– И сколько же люди носят при себе всякого лишнего! Если бы взять их да потрясти, да пылесосом почистить. Ох и большая работа...
Дворничиха чихнула, принялась искать носовой платок по карманам, вытащила оттуда штук тридцать ключей, несколько мотков шерсти, очки - одни для чтения, другие для дали, - тряпочки всевозможные, лекарства разные, в пакетиках и в бутылочках. Дворничиха даже похудела на вид, когда все это вынула. Наконец она высморкалась и упрятала свои богатства обратно.
– Вот так, - сказала она.
– Нельзя людей-то трясти, люди не любят, когда их трясут. Они свое барахло любят.
Старая дворничиха села на скамейку, посадила Ольгу рядом с собой.
– Вот мазурик, как больно толкает. Не думает.
– Я сама упала.
Дворничиха засмеялась, а когда отсмеялась, сказала:
– Нельзя мне смеяться - одышка. Ты меня не смеши...
– И опять засмеялась. А когда отдышалась, сказала: - Я маленькая была, тоже всегда падала. Меня набьют мальчишки или еще обидят чем, я домой пришлепаю и говорю: "Упала". Вот была глупая, ну совсем дурочка.