Трепет листа

Моэм Сомерсет Уильям

Когда служба кончилась, мы с Лоусоном немного постояли в сторонке, глядя, как толпа выходит из церкви; потом он протянул мне руку.

— Спокойной ночи, — сказал он. — Желаю вам приятного путешествия.

— Но ведь мы еще увидимся до моего отъезда. — Он усмехнулся.

— Весь вопрос в том, буду ли я трезв.

Он повернулся и пошел прочь. У меня остались в памяти его огромные черные глаза — они горели диким огнем под косматыми бровями. С минуту я постоял в раздумье. Спать мне не хотелось, и я решил перед сном зайти на часок в клуб. В бильярдной уже никого не было; несколько человек играли в покер за столом в холле. Когда я вошел, Миллер поднял на меня глаза.

— Садитесь, сыграем.

— Ладно.

Я купил фишек и начал играть. Покер, безусловно, самая увлекательная игра в мире, и вместо часа я просидел за столом добрых три. Туземец-буфетчик, веселый и бодрый, несмотря на поздний час,

подавал нам вино, а потом достал откуда-то окорок и большой каравай хлеба. Мы продолжали играть. Мои партнеры выпили гораздо больше, чем следовало, и безрассудно делали слишком большие ставки. Я играл скромно, не заботясь о выигрыше и не боясь проиграть, и с возрастающим интересом следил за Миллером. Вместе со всеми он пил стакан за стаканом, но при этом оставался совершенно спокойным и хладнокровным. Кучка фишек возле него все росла и росла; перед ним лежал аккуратный листок бумаги, куда он записывал суммы, которые давал взаймы неудачливым игрокам. Он любезно улыбался молодым людям, у которых отбирал деньги. Поток его шуток и анекдотов не иссякал ни на минуту, но он не пропустил ни одного прикупа, и ни один оттенок выражения на лицах игроков не ускользнул от ого внимания. Наконец тихонько и робко, словно извиняясь за непрошеное вторжение, в окна вполз рассвет. Наступило утро.

— Что ж, — произнес Миллер, — по-моему, мы встретили Новый год как полагается, по всей форме. Теперь остается хлопнуть еще по одной, а потом я забираюсь под свою москитную сетку. Не забывайте, мне уже пятьдесят, я не могу ложиться так поздно.

Мы вышли на веранду. Утро было прекрасное и свежее, лагуна блестела, как кусок разноцветного стекла. Кто-то предложил выкупаться перед сном, но купаться в лагуне никому не хотелось. Дно в ней вязкое и предательское. Автомобиль Миллера стоял у дверей, и он сказал, что отвезет нас к заводи. Мы забрались в машину и покатили по пустынной дороге. Когда мы подъехали к заводи, там, казалось, только начало рассветать. На воде лежали густые тени, и под деревьями еще таилась ночь. Мы были в отличном расположении духа. Никто не взял с собой ни купальных костюмов, ни полотенец, и я, со свойственным мне благоразумием, стал думать о том, чем мы будем вытираться. Все были легко одеты, и потому раздевание не заняло много времени.

— Я ныряю, — объявил Нельсон, судовой приказчик.

Он нырнул, вслед за ним нырнул еще кто-то, но, не добравшись до дна, тотчас всплыл на поверхность. Вскоре из воды появился Нельсон.

— Эй, помогите мне вылезть! — крикнул он, карабкаясь на скалы.

— Что случилось?

С Нельсоном и в самом деле что-то произошло. Лицо его перекосилось от ужаса. Товарищи протянули ему руки, и он выбрался на берег.

— Там внизу кто-то стоит.

— Не валяй дурака. Ты просто пьян.

— Ну, значит, у меня белая горячка. Да только говорю вам, что там стоит человек. Я чуть не умер со страху.

Миллер с минуту смотрел на него. Маленький приказчик был бледен и дрожал всем телом.

— Пошли, Кастер, — обратился Миллер к высокому австралийцу. — Надо посмотреть, что там такое.

— Он там стоит, — повторил Нельсон. — Одетый. Он хотел меня схватить.

— Да замолчите же, — сказал Миллер. — Вы готовы?

Оба нырнули. Мы молча ждали на берегу. Нам показалось, что они пробыли под водой гораздо дольше, чем может выдержать человек. Наконец показался Кастер, а за ним Миллер. Лицо у него было такое красное, точно его вот-вот хватит удар. Они тащили что-то за собой. Кто-то спрыгнул в воду, чтобы им помочь; втроем они подтянули свою ношу к уступу и подняли на берег. И тут мы все увидели, что это Лоусон. К ногам его был привязан большой камень, завернутый в куртку.

— Он действовал наверняка, — произнес Миллер, вытирая свои близорукие глаза.

Гонолулу

Перевод О.Тихомирова.

Мудрый путешественник странствует лишь в своем воображении. Один старый француз (точнее савояр) написал книгу под названием «Voyage autour de ma chambre» [9] . Я не читал этой книги и даже не знаю, о чем она, но ее заглавие будоражит мою фантазию. Подобным образом я мог бы совершить кругосветное путешествие. Икона, стоящая на каминной полке, может перенести меня в Россию с ее бескрайними березовыми рощами и куполами белых церквей. Катит свои волны широкая Волга, и на краю беспорядочно разбросанной деревни, в пивнушке сидят и выпивают бородатые мужики в грубых тулупах. Я стою на невысоком холме, с которого Наполеон впервые смотрел на Москву, и вижу этот огромный город. Я спущусь вниз и увижу людей, которых я знаю значительно ближе, чем многих моих друзей, —

Алешу и Вронского и многих других. Мой взгляд упал на фарфоровую безделушку, и я почувствовал острый аромат Китая. Меня несут в паланкине по узкой тропке меж рисовых полей, или же я огибаю гору, поросшую деревьями. Мои носильщики весело болтают в это ясное утро, пробираясь по тропе с нелегкой ношей, и время от времени до меня доносится далекий, таинственный, глухой удар монастырского колокола. На улицах Пекина пестрая толпа, расступающаяся, чтобы дать дорогу каравану мягко ступающих верблюдов, которые несут груз шкур и неведомых снадобий из каменистых пустынь Монголии. В Англии, в Лондоне, зимой бывают предвечерние часы, когда тяжелые облака низко нависают над городом, и свет такой тусклый, что сердце болезненно сжимается, но тогда, посмотрев в окно, вы можете увидеть купы кокосовых пальм на берегу кораллового острова. И вот вы идете по берегу, и солнце зажигает серебристый песок таким ослепительным светом, что вам больно смотреть. Над головой щебечут пичужки, и неумолчный прибой разбивается о рифы. Самые прекрасные путешествия — это те, которые вы совершаете, сидя у камина, ибо тогда вы не утрачиваете иллюзий.

9

«Путешествие вокруг моей комнаты» (фр.).

Впрочем, есть люди, которые добавляют в кофе соль. Они говорят, что это придает особый привкус, необычный и чарующий аромат. Точно так же есть места, окруженные ореолом романтики, взглянув на которые мы испытываем неизбежное разочарование, но это придает им своеобразную пикантность. Вы ожидали увидеть нечто прекрасное, а сложившееся у вас впечатление неизмеримо более сложно, чем может дать простое созерцание красоты. Это подобно слабостям великих людей, которые делают их менее замечательными, но зато более интересными.

К Гонолулу я совсем не был подготовлен. Он так далеко находится от Европы, столь долгое путешествие нужно проделать до него от Сан-Франциско, такие таинственные и чарующие ассоциации связаны с его именем, что я сначала с трудом верил своим глазам. Я, конечно, не предполагал, что в своем воображении создал точную картину того, что меня ожидает, но то, что я обнаружил, явилось большой неожиданностью. Гонолулу — типичный западный город. Лачуги соседствуют с каменными особняками; за полуразрушенным остовом дома следует шикарный магазин с сияющими витринами; электрические трамваи грохочут по улицам; а по мостовым несутся автомобили — «бьюики», «паккарды», «форды». Магазины переполнены всевозможными плодами американской цивилизации. В каждом третьем доме — банк, в каждом пятом — агентство пароходной компании.

Невообразимая смесь людей заполняет улицы. Американцы, несмотря на климат, носят черные пиджаки, высокие накрахмаленные воротнички, соломенные шляпы, мягкие шляпы и котелки. Канаки, светло-коричневые, с курчавыми волосами, довольствуются лишь рубашкой и парой брюк, а вот метисы щеголяют яркими галстуками и лакированными кожаными штиблетами. Японцы с подобострастными улыбками вышагивают в чистых и аккуратных белых парусиновых костюмах, а их жены в национальных одеждах семенят шага на два позади с детишками, привязанными за спиной. Японские дети в ярких платьицах с бритыми головками похожи на причудливых кукол. Можно встретить и китайцев. Мужчины, упитанные и цветущие, выглядят чудно в американских костюмах, но женщины очаровательны, с туго зачесанными черными волосами, уложенными столь тщательно и аккуратно, что невозможно даже на минуту представить их в беспорядке, их туники и брюки — белые, бледно-голубые или черные — чисты и опрятны. Наконец, попадаются филиппинцы, мужчины в огромных соломенных шляпах, женщины в ярко-желтых муслиновых платьях с большими пышными рукавами.

Это — место встречи Востока и Запада. Здесь соприкасаются необычайная новизна и невообразимая древность. И если вы не обнаружили ожидаемой романтики, вы все же прикоснулись к чему-то своеобразному и таинственному. Все эти странные люди живут рядом друг с другом, говорят на разных языках, по-разному думают; они верят в разных богов и по-разному оценивают мир; лишь две страсти у них общие — любовь и голод. И порой, глядя на них, вы ощущаете их мощную жизненную силу. Хотя воздух столь нежен, а небо такое голубое, вы чувствуете, не знаю почему, — горячую страсть, которая трепетно пульсирует в толпе. Хотя полисмен-туземец, стоящий на углу на возвышенной площадке, указывающий белой дубинкой направление транспорту, создает атмосферу респектабельности, вы не можете отделаться от впечатления, что эта респектабельность — лишь поверхность, под которой тьма и тайна. Вас охватывает трепет, замирает сердце, совсем как в ночном лесу, когда тишину вдруг нарушит глухой настойчивый удар барабана. Вы можете ожидать всего что угодно.