Трепет. Его девочка

Маар Чарли

Высказавшись, я медленно выдыхаю, кладу ручку на стол и поднимаю блокнот, поворачиваю листок к Кариму Гаясовичу и указываю на миниатюры.

– Мы можем не только нарисовать большие портреты, но и приложить к ним маленькие фотографии в миниатюре. Вот здесь, в углу. Тогда у людей, пришедших на выставку, будет максимально полное представление о том, что чувствует и как выглядит человек, которому нужно было "сердце" и который его получил. Тогда они смогут, как говориться, видеть сердцем.

Я застываю с блокнотом в руках. Кровь шарахает по вискам, тишина вдавливает в пол, потому что никто ничего не говорит после моей речи. Карим Гаясович внимательно смотрит то на меня, то в блокнот, но тоже молчит. Мне становится не по себе,

потому что я вообще не привыкла раскрывать свои чувства и мысли людям, а сейчас я вылила первую за долгий период идею на фактически незнакомцев, и мне, как ни странно, невероятно важно получить ответ, увидеть реакцию и ощутить ее всем своим существом. Когда я высказала идею вслух, я действительно убедилась в том, что она хорошая. И я хочу ее реализовать. Пожалуйста, дайте мне шанс. Пожалуйста, он мне очень нужен.

*********************

– Мне нравится, - наконец произносит Карим Гаясович. Меня словно подносит в воздух, где я взрываюсь. Ему нравится моя идея. Нравится! К глазам подступают слезы, но я понимаю, что если сейчас расплачусь, то буду выглядеть ужас как глупо, поэтому держусь изо всех сил, быстро моргаю, чтобы слезы не потекли по щекам.

– Мне нужен полный проект, - строго говорит мужчина, упершись локтями в стол и сцепив пальцы в замок.

– П..полный проект?

– Разумеется. И не на листочке. Распишешь все, что тебе требуется для реализации идеи. Даю тебе два дня на это. Если справишься, я позволю тебе курировать выставку. Останешься после совещания, обсудим некоторые моменты.

Два дня? Курировать выставку? Позволит мне?

Я подскакиваю на стуле от прошившего меня насквозь нервного озноба. Стоп. Стоп. Стоп. Курировать, это ведь значит, что я буду отвечать за все?! И я буду... руководить людьми, которые будут выполнять мои поручения?!

Карим Гаясович еще что-то говорит, пока я отхожу от шока. Да, я хотела, чтобы мою идею приняли, но я думала, что на мои плечи ляжет максимум обрисовать задумку, может, выбрать художников, но не абсолютно ВСЕ. Перевожу взгляд на присутствующих. Они недобро косятся в мою сторону. Ну, разумеется. Пришла неизвестно кто, неизвестно откуда, а они здесь наверняка давно пашут и всеми силами стараются заполучить признание босса. А неизвестная Яна его только что получила. И мне кажется (может, я придумываю), что отчасти его согласие все же связано с тем, что Рустам его друг. Если проект примут, то вот эти люди, бросающие на меня недовольные взгляды, будут под моим руководством. Не думаю, что я - хороший руководитель. Да и как руководить теми, кто враждебно настроен по отношению к тебе?

Когда совещание заканчивается, все расходятся. В зале остаемся только мы с Каримом Гаясовичем. Он не тянет, сразу переходит к обсуждению проекта, который я должна буду подготовить. Босса интересует все: возможные расходы, поиск людей, количество портретов, художников, фотографов. Что именно будет на портретах? Как мы будем презентовать работы? Будем ли кратко излагать предыстории картин?

За полчаса, что мы обсуждаем план реализации идеи, у меня начинает пухнуть голова, и от страха поджимаются пальцы на ногах, потому что я уже представляю, как буду в одиночестве составлять весь план-проект, продумывая все до малюсенькой детали.

Но есть лишь два варианта: я могу струсить, сказав, что не справлюсь, или могу попробовать, и проиграть, зная, что я хотя бы пыталась.

Когда тема заходит за презентацию работ уже во время выставки, Карим Гаясович спрашивает, думала ли я о том, как буду преподносить свою идею?

Я, разумеется, не думала. Не успела еще. Я ведь не знала, что именно МНЕ нужно будет об этом размышлять, поэтому выдаю первое, что приходит в голову:

– Можно пригласить этих людей. Ну, с портретов. Они уже перенесли операцию, прошли реабилитацию. Они могут вынести работы, быть как бы живыми стендами, рассказывающими свою историю... Вы знаете?!
– неожиданно

вспыхиваю, четко представив перед собой день выставки.
– Мы можем разделить работы. Картины тех, кто перенес операцию. И тех, кто еще ждет. Первые будут сами держать портреты и рассказывать свои истории, а вторых не будет, ведь они болеют и ждут. Их портреты будут висеть внутри пустого человеческого тела, будет только контур тела, а внутри на месте сердца портрет-история. Чтобы люди видели, вот те, кого удалось спасти, а вот те, чье будущее еще неизвестно, и только в руках пришедших на выставку, их сердца и жизни.

Карим Гаясович слушает внимательно, и смотрит слишком пристально, его темный взгляд блуждает по моему лицу, вызывая тревогу. Я слегка расслабляюсь, когда уголок его губ дергается вверх.

Он улыбается. Значит, ему нравится?

– Хорошо, Яна. Идея неплохая. Но... нужно еще найти людей, готовых прийти на выставку и поделиться своей историей. А времени у нас не так много, поэтому на составление проекта я дал тебе только два дня. Не включай в него то, что кажется тебе невозможным. Помни, что у нас есть месяц. Твоя задача: убрать все лишнее. Если справишься с проектом, я готов буду принять тебя на работу на постоянной основе.

Мужчина поднимается из-за стола, снимает со спинки стула пиджак и надевает на плечи.

– Живая ты мне больше нравишься, - произносит Карим Гаясович, прежде чем выйти из зала заседаний.

9 глава

"Живая ты мне больше нравишься".

Эта фраза не вылетает у меня из головы весь оставшийся день. Я без конца думаю о том, почему вдруг из меня вылилось столько энергии, о которой я даже не подозревала раньше, и все время возвращаюсь мыслями ко вчерашнему вечеру с Рустамом. Его слова, его действия, чувства, что он во мне вызывает - это как комбо-концентрация. Как нитроглицерин в чистом виде. Я понимаю, что именно вчерашний взрыв привел меня в выплеску такого мощного заряда творческой и жизненной энергии. Это понимание вызывает внутри двоякие ощущения. С одной стороны, я должна быть счастлива возвращению частички себя, которую давно решила похоронить, а с другой... это ведь Рустам сделал. Он вернул часть меня к жизни. Почему он? Даже если я оцениваю его как мужчину, даже если меня влечет, даже если мне было хорошо вчера, этого недостаточно. Почему у него получилось, а у меня самой нет?

Через пару часов после совещания я начинаю собираться домой. Как и планировала, хочу позвонить Анне Сергеевне, чтобы забрать Сашку. Знаю, что мне нужно готовить проект, но не могу себе отказать в том, чтобы увидеться с братом.

– Я заеду за ним, и мы поедем ко мне, хорошо?
– спрашиваю Анну Сергеевну по телефону. Она не против, и вроде как рада моему звонку. Я еще с опасением звоню женщине. Несмотря на заверения Рустама, что отец больше не потревожит нас, крохотная змейка страха по-прежнему ползает по сердцу.

Брат безмерно счастлив, когда мы выходим из дома и следуем к такси. Я решила вызвать машину, чтобы не мотать Сашу по метро. Он довольно держит меня за руку и улыбается, прижимая к себе машинку - одну из тех игрушек, что у него теперь имеются благодаря Рустаму.

Не думаю, что пока стоит говорить Сашке про щенка, которого он собрался ему купить. Достаточно, что пока брат одевался в комнате, я спросила у Анны Сергеевны, не имеет ли она ничего против собаки в квартире. Она посмотрела на меня со слезами на глазах и ответила, что сейчас не стала бы высказывать и слова против, даже если бы собаки ей не нравились. Рустам им так помог. На неделе ее ждут несколько собеседований в торговых центрах. Образования у нее нет и особых талантов тоже, как сама заявила женщина, поэтому для нее огромная удача устроиться на работу просто в хорошее место с достойной зарплатой. Мне радостно, что она сумела оценить шанс, который ей предоставил Рустам, ведь мало кому такой шанс выпадает в жизни.