Третье поколение (сборник)
Шрифт:
— А вы надеетесь, что справитесь? — тихо спросил странный субъект, с сожалением глядя на Самого Главного.
Что-то заставило меня оглянуться.
Вокруг странного субъекта и Самого Главного, на некотором отдалении, столпилась комиссия. Такие же, как всегда, бесстрастные лица стеной окружали их. А над лысинами трепетали жгучие молнии. Самый Главный тоже заметил их. Они сделали шаг вперед. Но ближе не подошли. Так и стояли: сияющая лысинами хмурая толпа, в центре — Самый Главный, а вокруг него — пустота.
Самый Главный решительно раздвинул кольцо и, увлекая странного субъекта, влился за ручку двери соседнего большого зала.
Зал был полон. И он оглушительными
Я узнал тут деда, с которым беседовал у белой пирамидки в день своего появления здесь. Узнал пьяницу: он был трезв, на удивление серьезен и целеустремлён. Узнал работягу с завода. Узнал учителя и сердитого школьника. Узнал решительную аборигенку с большими чёрными руками, узнал её соседок. Самый Главный приветствовал их, проходя через весь зал к трибуне. Они приветствовали его. Странный субъект несколько растерянно обводил взглядом грохочущий зал, под сводами которого металось эхо.
— Теперь вы понимаете, почему я не один? — долетела к нему телепатема Самого Главного.
Вслух он сказал не это. Вслух он сказал:
— Я знал, что вы придёте. Спасибо, что вы пришли. Я не буду вас долго задерживать. Слов сказано много. Слишком много правильных слов. Нужны правильные дела. За работу!
— За… что?.. — переспросили откуда-то из середины зала.
Я похолодел. Я думал, Самый Главный растеряется от этих дурацких слов, и всё покатится в тартарары. Он действительно на секунду замешкался. Потом сказал решительно, но спокойно:
— А вот это попрошу прекратить. Думайте. Вспоминайте. Вы знаете, что это такое.
— Мы не умеем… — пролепетали в ответ. — Вы Самый Главный… командуйте…
— А вот это тоже попрошу прекратить. Сколько мне быть для вас Самым Главным? Ну-ка, мои хорошие, кончайте дурачиться и беритесь за ум. Не то вы у меня возьметесь за голову. Отныне имеют решающее значение дела. И только дела. Слова перестают быть целью и становятся средством.
Зал зашумел. Телепатией они если и владели, то очень слабо, привыкли общаться через посредство звуковых сигналов. Но информация начинала постепенно доходить до них.
Дверь зала приоткрылась. В зал осторожно проник член комиссии. Тот самый, с живыми глазами. Сел с краю на пустовавшее место.
Зал шумел. В нём что-то назревало. Самый Главный напряжённо следил за всем этим с трибуны. И вдруг пронесся первый шквал. А затем грянула буря.
Я думал, падают стены и рушится потолок. Но то были просто радостные крики и аплодисменты. Хлопал в ладоши сердитый школьник. Аплодировали учитель, дед, протрезвевший пьяница, работяга с завода, аборигенка с большими чёрными руками, ее соседки. По залу ходили волны, как по морю во время шторма. Все вставали с мест. А когда Самый Главный повторил: «За работу!», все потоком полились из зала.
Самый Главный подошел ко мне. Выглядел он еще хуже, чем до того. Но улыбался счастливо:
— Ну-ка, брат по разуму, давай прогуляемся. На народ посмотрим. Весна!
Да, за стеной была весна.
Солнечный свет одинаково лился и на грязь, и на старый мусор, и на догнивающий грязный снег, и на свежую зелёную траву. Высвечивал и старые дома, и новые, только что построенные. Играл в лужах на старом побитом асфальте и на новом, только что уложенном. Люди радовались свету. Впервые я видел улыбающиеся лица. Не ухмыляющиеся — именно улыбающиеся от души. Люди толпились на улицах, на площадях, что-то обсуждали. Кто-то уходил, когда наступало время идти на работу, кто-то приходил. Люди говорили друг с другом, и им было что друг другу сказать. Они спорили,
Наступил вечер. Солнце ушло за дома. Вспыхнули огни. Куда там обычному хиловатому освещению, которое видел я раньше! Они были гораздо ярче. Полная луна казалась маленькой, лишней на фоне этого водопада огней.
И вдруг они погасли.
Стало темно. Везде. Во всем Центре, во всех окружающих населённых пунктах. Я бросился к кораблю, торопливо набрал высоту. Ни одного огонька на улицах! Только луна, бледная от неожиданной ответственности, кое-как светила сквозь наползающие тучи. Всё вокруг затягивалось туманом. Посыпался дождик, потом снег.
— Что случилось? — шелестело здесь и там. — Что случилось? Где Самый Главный?
Действительно, где? Только что он был рядом — беседовал о чём-то с людьми. Куда он исчез?
— Он умер, — говорили одни, посверкивая лысинами.
— От тяжёлой болезни и истощения сил, — добавляли другие, качая шевелюрами.
— Да его просто убили… — шепнул еще кто-то и поскорее спрятался за чужие спины. Я чувствовал: ни он, ни вторые ничего толком не знают, а первые, если даже знают, ни за что не станут говорить вслух.
— Расходитесь, — гремел в темноте бесстрастный, но властный голос. — Расходитесь, пожалуйста. Полное благоразумие.
— Ну, пойдём, — отозвались другие голоса. — Пока по-хорошему просят…
Когда сквозь туман и тучи пробился тусклый рассвет, никого на улицах не было. Мела метель, засыпая снегом и старый побитый асфальт, и новый, уже покрывшийся первыми трещинами. Опять висели газеты, которые некому было читать. Я подошёл к одной из них. Слова были понятны и правильны, а смысл как-то проваливался между ними. Ускользал.
Днем на главной площади Центра состоялся печальный обряд. Людей собралось много. Но к могиле никого не пустили. Толпа стояла в отдалении. Плакал дед, плакал учитель, всхлипывал сердитый школьник. Вытирала слезы большими чёрными руками когда-то решительная, а теперь растерянная аборигенка. Икал и шатался пьяница, распространяя вокруг запах одеколона. Все они стояли большим кольцом вдоль обочин площади. В центре кольца была пустота. А в центре пустоты сияла лысинами комиссия. Глаза были всё так же бесстрастны и тусклы, зато лысины сияли празднично. К могиле, шатаясь, подошёл, ещё не избранный, но уже назначенный большинством голосов новый Самый Главный. Я не мог вспомнить: чем он раньше выделялся из числа прочих? За что его назначают Самым Главным?.. Так и не вспомнил. Он был никакой. Просто удобный, мягкий, уступчивый, как большая старая подушка. Сам идти он не мог, его вели под локоток. С него смахивали пылинки, оказывали прочие мелкие знаки внимания, шептали на ушко ласковые слова. За его спиной вовсю пересмеивались, обсуждали какие-то свои дела и делишки. Все давно успели переглянуться, перемигнуться и сделать вывод. Впрочем, им и раньше было всё ясно. Они знали всё.