Третье Тысячелетие
Шрифт:
Мы поднялись по лестнице. Бледно-голубой коридор, белая, покрытая лаком дверь — как у всех. На ней мелкими буквами: «Анатолий Викторов». Замок автоматический, но ручка только снаружи — изнутри уже давно не было ни ключа, ни ручки.
Толя лежал на своем широком диване, покрытом медвежьей шкурой. Его скуластое, загоревшее (под кварцевой лампой, разумеется) лицо за последнее время сильно похудело. Волосы у него были светлые, как лен, глаза ясные, синие. Увидев нас, Толя даже не пошевельнулся, только во взгляде появился слабый блеск. В прошлый раз, когда я заходил
— Ну, садитесь, раз пришли…
Мы опустились на низкие трехногие стулья. Толя вздохнул и стал глядеть в потолок.
— Ну как ты? — после долгого молчания сказал Сеймур.
— Хорошо, — равнодушно промямлил Толя.
— Вижу, — сказал Сеймур. — Сегодня ты гораздо лучше выглядишь.
Толя продолжал разглядывать пластмассовые сучки на потолке.
— Может, поешь?
— Нет!..
— Тогда мне придется тебя усыпить и кормить искусственно. Посмотри на себя, ты совсем дошел.
Только теперь Толя повернул голову и взглянул на нас. Мне показалось, что в глазах его промелькнул страх.
— Ты же только что сказал, что у меня сейчас все в порядке.
— Не в порядке, а лучше… Но знаешь почему? Ты успокоился — ты принял одно решение…
Толя долго молчал, потом спросил:
— Что же это за решение?
— Ты хочешь расквитаться с жизнью… Не отпирайся. Я знаю, что говорю. И я хочу сказать тебе: не дури! Ведь мы уже так близко…
— Близко? — как бы не понимая, переспросил Толя. — К чему?
— К цели!
— Я знаю, что цели быть не может. — Толя приподнялся на локте. — Никогда, нигде, никакой…
— Это уже неплохо, — сказал Сеймур. — Неплохо, что ты волнуешься. Если б ты считал, что цели нет, ты не волновался бы.
— Я не волнуюсь!.. Я злюсь!..
— Это одно и то же… А злишься ты не из-за отсутствия цели вообще. Тебя злит наша общая цель, которую ты считаешь пустой, безнадежной и глупой… И хочешь своей смертью что-то доказать нам…
Все это время Сеймур продолжал смотреть на него пристальным взглядом, как будто хотел загипнотизировать. Но Толя снова отвернулся.
— Никакая это не цель, — мрачно сказал он.
— Что ж, возможно, ты прав, — продолжал Сеймур. — Но ты этого не сделаешь. По крайней мере, пока мы не убедимся, что наша цель была глупой, фальшивой… И потом, ты хорошо знаешь, что даже в полной бессмыслице есть своя внутренняя логика…
Толя молчал. Но блеск в его глазах стал как будто еще яростнее. Я чувствовал себя неловко.
— Вот так, — нарочито спокойно заключил Сеймур. — Советую тебе не упустить этот редкий шанс посмеяться нам в глаза.
Мне было ясно, что Сеймур нащупал верный след и будет теперь идти до конца, сокрушая Толины умствования своей неумолимой логикой. И Толя это почувствовал — видно было, что он не хочет больше ничего слышать…
— Ты видел Аду? — вдруг спросил он меня.
— Да, на днях… В бассейне.
— Как она тебе показалась?
Вопрос
— Мне не удалось поговорить с ней… Она, кажется, плыла на пять тысяч.
Это было в общем правдой. Мы плыли по соседним дорожкам, — несколько раз я ловил на себе ее взгляд. И может быть, поэтому сократил свою дистанцию. Ада показалась мне возбужденной, и глаза ее как-то странно блестели… Одним словом, мне не по себе стало, показалось даже… По теории Сеймура, надо было поведать Толе, что я думаю. Так сказать, шоковая терапия. Но Толя неожиданно заметил:
— Ты очень нравишься Аде!
Я ничего не ответил. Сеймур тоже молчал, как бы выжидая, что еще скажет Толя. Но не последовало ни нового вопроса, ни замечания. Мы посидели так еще некоторое время, наконец Сеймур отчаялся и встал. Я тоже поднялся и почувствовал, что меня слегка подташнивает. Похоже, Толя заметил это.
— Зачем ты взял мальчишку? — спросил он резко.
— Ради тебя, конечно… Я же знал, что вы друзья.
Толя посмотрел на него с презрением:
— Ты ошибаешься! Может быть, умышленно!.. Не ради меня, а ради себя… Ты боишься меня, боишься моих истин. И когда ты один, ты чувствуешь себя неувереннее и слабее.
— До свиданья, Толя, — спокойно сказал Сеймур. Он сунул руку в карман и достал дверную ручку. Дверь бесшумно открылась и закрылась за нами.
Мы шли по голубому коридору и молчали. Я взглянул на Сеймура — лицо его показалось мне измученным, глаза запали, плечи ссутулились. Теперь он не выглядел таким самоуверенным, как минуту назад у Толи.
— А если он все же сделает это? — спросил я.
— Не верю, — устало ответил Сеймур. — Сейчас он не безразличен ко всему, он даже разъярен… Это хорошо. И будет еще лучше, если нам удастся подлить немного масла в огонь…
— Все это так. Но представь себе, что он все же решится…
— Мы не дадим ему такой возможности! Мы постоянно наблюдаем за ним, днем и ночью… Да и нет у него способа сделать это…
Когда мы вышли из подъезда, от озера и соснового бора не осталось и следа. Перед нашими глазами простиралась прекрасная горная долина, спокойная и тихая, с кристальным, словно замороженным, воздухом. Вдали виднелись бурые скалы, озаренные солнцем, а ниже — кустарники, лепящиеся по склонам, рощи, река, искрящаяся среди влажных папоротников. И все же в душе была какая-то пустота.
— Может быть, Бессонов и гений, — сказал я. — Но он перебарщивает. Слишком уж все красиво, неправдоподобно красиво…
— А что бы ты хотел видеть? — безучастно спросил Сеймур.
— Я никогда не верил его голосу, никогда не знал точно, что происходит в его душе. Он умел скрывать свои настоящие чувства и выдавал их очень редко. Только передо мной, сдается, он немного расслаблялся. Может быть, потому, что считал меня слишком молодым.
— Знаешь что? — раздраженно ответил я. — Хочется увидеть самую обыкновенную пустыню… Песок, бесконечный песок без единого камешка. Понимаешь, совершенно пустую пустыню, накаленную солнцем.