Третье Тысячелетие
Шрифт:
— И не совестно вам соревноваться с этими дряхлыми стариками? — весело спросила она.
Они совсем не были дряхлыми. Хоть у меня и было сложение атлета, но по сравнению с Артуром я выглядел просто червяком.
— У меня нет выбора, — ответил я в тон ей. А вам не совестно ухаживать за малолетним мальчиком?
— Немного совестно, но ведь и у меня нет другой возможности…
Мы подошли к буфету и выпили лимонаду. Глаза Ады все так же смеялись.
— Придете в гости? — спросила она. — Угощу вас
Сердце мое сжалось. Но я понимал, что пути к отступлению нет.
— Ладно! — сказал я. — Хоть я и не спец насчет кофе…
— И слава богу! — засмеялась она. — Здесь чересчур много специалистов… Поэтому все вас и любят… И ухаживают. Пока вы не спец…
Ее квартирка оказалась исключительно уютно. Письменного стола не было — где она работала, где писала? Не было даже стульев, так что мне пришло присесть на кровать. Она пошла варить кофе, я уставился на картины, развешанные по всем стенах Они были весьма абстрактны, в лимонных тонах. 3аметив мой взгляд, Ада улыбнулась:
— Это я рисовала!
— Хорошо… Но откуда такая любовь к желтому цвету?
— Желтое меня успокаивает.
— Вы очень неспокойны?
— Да… И все же я много уравновешеннее вас.
Она принесла кофе. Его теплый, мягкий аромат полнил всю комнату. Я молча выпил свою чашку. А спросила:
— Хорошо?
— Очень.
— Будет еще лучше, — сказала она, взяв меня руку.
Я не ожидал, что рука женщины может быть такой теплой и сильной. Я дрожал, я чувствовал, что становлюсь смешон. Лишь тогда, когда это темное и страшное море обволокло меня со всех сторон, я неожиданно успокоился. Тепло, которое я ощущал, не было похоже ни на какое другое тепло. Оно было единственно человеческим.
Потом мы лежали рядом в полутьме комнаты. В сотне метров за бортом «Аякса» царили вечный холод, бездонная тьма. Но я не ощущал этого. В тот момент у меня было чувство лета, горячего солнца, запаха реки. Я не был счастлив, но был исполнен спокойствия и довольства. И хотя Ада лежала, прижавшись ко мне, я словно не замечал ее, как не замечаешь свою теплую руку, притиснутую к телу,
Вдруг мне вспомнился Толя — как он валяется на своем медвежьем диване, безучастно глядя в потолок. Настроение у меня сразу упало.
— Я должен сказать ему, Ада, — начал я. — Так будет нечестно…
— Знаю, знаю, — перебила она. — Не спеши… Найдется кто-нибудь, кто скажет ему.
— Так это Сеймур?… Сеймур направил тебя ко мне? — озарило меня.
— Конечно… Так же, как и тебя…
— Значит, мы были чем-то вроде подопытных кроликов? — я возмущенно вскочил с кровати. — Впрочем, кроликом был только я. Ты тоже экспериментировала!
— Становишься злым, — сказала Ада. — Тебе это не идет.
— Ты любишь его?
— Естественно…
— Так как же ты к нему вернешься?
— Я
— Имеет.
— Ты же умница. Не надо упрощать… Отношения между людьми сложней, чем ты думаешь. Того, что сближает их, гораздо больше того, что разделяет… Всегда между ними остается что-то, что является для них сугубо интимным, личным.
Она притянула меня к себе и обняла. Эти сильные нежные руки были заряжены поистине волшебной силой.
Я чувствовал себя как в капкане и в то же время как в мягких объятиях моря. Настоящего моря, которого я никогда не видел воочию.
Мы встречались каждую ночь. И с каждым разом слова и объятия были все горячее, лихорадочнее… Я не понимал, что мучаю ее. Понадобились многие годы, прежде чем я постиг это.
Последние дни мне очень хотелось повстречать Сеймура, но он как будто прятался от меня. Все-таки однажды я увидел его на тихой флорентийской улице. Он сидел под оранжевым тентом за маленьким белым столиком из гнутого металла. Перед ним стоял стакан с каким-то напитком, красным, как кровь. Увидев меня, Сеймур дружелюбно кивнул.
Я сел на белый стул рядом с ним.
— Что это? — спросил я.
— Гранатовый сок… Вряд ли тебе понравится.
Он сходил в кафе и вернулся со стаканом сока.
— Немного горьковато, — предупредил он, садясь. — И терпко…
Я отхлебнул из стакана. Сок и вправду горчил. Сеймур долго молчал, разглядывая витрины на противоположной стороне улицы. Наконец повернулся ко мне:
— Тебе нет необходимости идти к нему… Он и так все знает.
— Откуда? — вздрогнул я.
— От Ады, разумеется.
— Она пошла и сказала?
— Зачем говорить? Без этого видно…
— В конце концов ты добился своего, — сказал я.
— Не совсем. Но думаю, что я на пороге…
— Ты считаешь, он выздоровеет?
— Уверен… Ему необходим был такой шок… Что-то должно было разбудить в нем живые человеческие чувства. Это для него было нужнее воздуха… И ты отлично справился с задачей…
— Скажи, зачем ты состроил эту сложную комбинацию? Только для того, чтобы спасти Викторова?.
Он как-то по-особому прищурился:
— Хорошо, буду откровенен. Это нужно было для всех троих. Но главным образом для тебя. Неужели ты не понимаешь, что у меня к тебе особая слабость, аж ни к кому другому? Неужели ты можешь представить, что я мог допустить, чтобы ты вернулся на Землю душевно искалеченным? Спустя пятьдесят лет… В конце концов каждый что-то выиграл в результате моей комбинации.
Он снова засмеялся, на этот раз сухо. Сейчас мне стыдно, что я так мало понимал его. На «Аяксе» он был наиболее уязвимым, наиболее озабоченным, может быть, наиболее испуганным. Самая большая ответственность лежала именно на его плечах.