Третьего не дано?
Шрифт:
— Ты же не дурак, — усмехнулся я.
— Случается, что воля и добра мужика портит. Не зря ж в народе сказывают, что воля портит, а неволя учит. Опять же, не замоча рук, не умоешься. — Он хитро посмотрел на меня. — За настоящую волю платить надобно по-настоящему. Хватит ли у меня серебреца-то?
— А не хватало бы, и разговор не завел бы. У тебя голова на вес серебреца.
— Никак случилось что, потому и Игнашка тебе занадобился? — с притворной ленцой в голосе осведомился он.
— Не случилось, — вздохнул я, — но без твоей помощи может и случиться. Куда мои орлы едут, ты уже знаешь, так?
— А пусть кой-кто не болтает попусту, — проворчал он. — Сам же сказывал, чтоб я их проверил да все выведал.
— Не все, — возразил я. — Кое-что ты еще не знаешь.
— Быть такого не может! — взвился он на дыбки. — Про молчунов не скажу, но твоего тощего Кострюка я наизнанку вывернул. Да и Прошку тоже. — Обвинение в непрофессионализме так сильно его задело, что он даже покраснел от возмущения.
— А они до поры до времени и сами ничего не знали, — пояснил я. — Лишь вчера я им все рассказал, после того как с твоей помощью избавился от говорливых.
— А-а-а, ну тады ладно, — успокоился Игнашка и полюбопытствовал: — Так мне чего теперь, сызнова у них выведывать?
— Не надо. Что они теперь знают, я и сам тебе расскажу. Но вначале нужно согласие с тебя получить. Сам пойми, не хотелось бы постороннего человека в свои тайны вовлекать, — пояснил я. — Да и тебе оно спокойнее. Меньше знаешь — крепче спишь. Иное дело, если ты согласишься. Тогда уж, как своему человеку, я все как на духу, и даже то, о чем и моим ребяткам неведомо.
— На службу к себе хошь взять, — задумчиво протянул Игнашка. — Идти внаймы — принимать кабалу. Тута я живу не тужу, никому не служу, хочу смеюсь, хочу плачу. Опять же смотря какое дельце, а то сам знаешь, сколько утка ни бодрись, а лебедем ей не быть. Что, как не по зубам оно мне придется? И рад бы взять, да силы не занять. Это ведь бог творит как хочет, а человек — как может.
— Осилишь, — успокоил я его. — Потому и предлагаю, что дельце это, как ты говоришь, не только тайное и опасное, но еще и как раз твое. Я уже примерял его по тебе — сидит так, словно на тебя и шито.
— Загадками сказываешь, княже, — вздохнул он, — а я человек простой, мне в лоб надобно.
— Был бы ты простой, я б тебе даже и заикаться не стал, не то что предлагать, — парировал я. — А раз говорю, стало быть, подходишь ты мне и по уму, и по… ремеслу своему.
— Никак дознатчик занадобился?! — изумился он.
— А зачем бы я их в дальние страны засылал? — вопросом на вопрос ответил я. — Мед-пиво пить? Так этого добра и на Руси хоть отбавляй.
— Дознаться до тайны — ремесло тонкое, — покачал головой Игнашка. — Тут и впрямь без навыков не обойтись. А они у тебя хошь и бодры-веселы, ажно горят от нетерпенья, да к таковскому не свычны. Хотя погоди-ка, — встрепенулся он. — Вот Емеля, ежели его подучить чуток, могет управиться… со временем. Пару-тройку лет поднатаскать его, так он, глядишь, и вровень со мной станет. Да и еще двое-трое тож смышленые. Чрез пяток годков и с их толк может получиться.
— Нет у меня пятка годков, — мрачно ответил я. — И двух-трех тоже нет. А самое плохое, что я и года не имею. От силы половинку.
— Вона как. — И он вновь задумался.
— А что, сейчас они совсем никуда? — поинтересовался я.
— Воля твоя, — пожал плечами он. — Можа, и выйдет что, коль повезет и они вовсе на дураков нарвутся. А скажи-ка мне, что с ими сотворят, ежели поймают?
— Смерть, — коротко ответил я.
— И не жаль? Молодые ведь совсем.
— Не было бы жаль, я сейчас с тобой разговоры бы не разговаривал. — И спросил: — Давай впрямую, как… князь князю: согласен вместе с ними поехать? Старшой мне нужен, чтоб с опытом и с навыками.
Игнашка весело засмеялся:
— Ну ты уж и придумаешь, Феликс Константиныч. — И повторил, смакуя: — Ишь, яко князь князю. — Он вновь усмехнулся и заметил: — Тута вот чего. Дельце и впрямь сурьезное, потому враз ответ давать не годится — обмыслить все надобно. Вота, к примеру, с кем мне говорю вести доведется? Я ведь привык все больше с простым народцем растабары вести, а там, мыслю, занадобится с людишками иного помола встречаться. Али не так?
— Все так, — согласился я.
— А коль так, то в моих ли силах с ними управиться — о том подумай. Есть в горшке молоко, да рыло коротко. Не дал бог медведю волчьей смелости, а волку медвежьей силы.
— Управишься. Не боги горшки обжигают.
— Ох, не ведаю… — протянул он. — Выше себя не вырастешь. Не зря в народе советуют, чтоб тем рогом чесался, которым достанешь. С простецами я-то и так поверну, и эдак, да всякий раз в нужную сторону, а с ими яко?
— А ты иное прикинь. — Я постарался говорить в его манере. — Овес к лошади не ходит. Это я насчет согласия. Нужным людишкам ты в первую очередь понадобишься, а не они тебе. Да так понадобишься, что они ни на рожу не посмотрят, ни на что иное — не до того им будет, когда ты их прижмешь. К тому же иной раз легче все выяснить у кухарки, чем у ее хозяина. Это я к тому, что разговоры вести тебе с разными людьми придется.
— Ан все одно помыслить надобно, — решительно отказался он дать окончательный ответ. — Я чаю, до завтрева терпит?
— Терпит, — неохотно согласился я, но, поразмыслив, пришел к выводу, что как раз наоборот — должен радоваться взятой им отсрочке, которая лишний раз доказывает, что мужик серьезно подошел к делу, а значит, при наличии согласия возьмется за поручение со всей ответственностью.
Если вообще возьмется, конечно.
Игнашка отказался…
Объяснил он свое решение достаточно просто и логично:
— Не захотят они со мной беседы вести, а коль и захотят — я не смогу. Язык-то ихний мне неведом. Да и рожей я не вышел — уж больно неказиста она. Очи у Егорки шибко зорки, да одна беда — зрят не туда. — И уставился на меня, наглядно демонстрируя свое косоглазие. — Но ты не горюй, княже. Зато у меня иной человечек на примете имеется. Вот он-то как раз тот, кто тебе нужон. — И принялся рассказывать про свою «замену».
По всему выходило, что Кузьмич, как уважительно называли его среди «сурьезного народца», мне и впрямь должен подойти.