Третий лишний
Шрифт:
Сначала я увижусь с ней наедине. Помни - два часа; и не появляйся раньше.
– Но я говорю...
– начал Джимми.
Дверь захлопнулась у него перед носом.
Джимми уселся в кресло и стал думать о том, почему она назвала его идиотом, и как "всего это можно было избежать", и что она собирается сказать Нелл. Вернулся его зять и настоял, чтобы Джимми пообедал вместе с ним. Джимми воспротивился, утверждая, что он не голоден, но в итоге вынужден был подчиниться.
– Нелл больна?
–
Джимми покачал головой.
– Что-то не так?
– Да... нет.
После такого ответа зять сохранял осторожное молчание, а Джимми отважно боролся с яростным желанием рассказать ему все, желанием, сдерживаемым лишь сознанием никчемности и глупости собственного поведения.
Притворяясь, что ест, Джимми нервно хватался то за салфетку, то за нож с вилкой и каждые две минуты поглядывал на часы. Когда зять отодвинул кофейную чашку и зажег сигару, в дверях появилась горничная.
– Вас ждут дома, сэр, - сказала она Джимми.
– Звонила миссис Троун.
Джимми подпрыгнул и, не говоря ни слова изумленному зятю, бросился через коридор, сбежал по лестнице и выскочил на улицу.
– Эй, - кричал ему зять, - постой минуту! Ты забыл свою шляпу!
Но Джимми уже и след простыл.
Вылетев из машины, на пути которой было столько остановок, что казалось, она продвигается вперед не быстрее улитки, и приблизившись к двери своей квартиры, Джимми умерил шаг и остановился.
За дверью таилось столько возможных исходов, что его сердце замирало при одной мысли об этом, и Джимми заколебался, желая и одновременно боясь идти дальше. Его колени позорно подгибались, пока он поднимался по лестнице. Наверху он нашел сестру, которая, приложив палец к губам и настаивая таким образом на сохранении тишины, проводила его в комнату.
– Где Нелл?
– Голос Джимми был хрипл и ненатурален.
Сестра указала на спальню.
– Спит. Один бог знает, насколько ей нужен сон, - мрачно проговорила она.
– Ты чуть не загнал ее в гроб.
При первом же слове Джимми двинулся к спальне, но сестра преградила ему дорогу и подтолкнула назад, к креслу. Он сел и уставился на нее.
– Я загнал ее?
– переспросил он.
– В гроб? Но что я сделал?
Сестра, казалось, пристально рассматривала его.
– Полагаю, это было непросто и для тебя, - произнесла она наконец. Твое невежество равносильно преступлению, но ты уже пострадал за него. Как давно она знает этого Мэсона?
Джимми поразмыслил:
– Около месяца.
– Я так и думала. Теперь ты выслушаешь меня, а потом пойдешь к ней. В жизни женщины бывают такие периоды, Джимми, которые не дано понять ни одному мужчине. Часто мы и сами не понимаем их - как Нелл.
Мы полны
– Помолчав, она продолжила: - В это время нам нужны симпатия, снисхождение, понимание; и мы всегда более или менее безответственны и - подозрительны. В случае с Нелл, - она мрачно улыбнулась, - скорее более, чем менее. Но она не сделала ничего действительно плохого, и если я когда-нибудь услышу, что ты сказал ей что-нибудь...
– Сестра остановилась и строго осмотрела Джимми.
– Никогда, - пообещал Джимми.
– Но что ты имеешь в виду? Что с ней произошло?
И тогда, наклонившись поближе и понизив голос, она раскрыла ему главный секрет.
По мере того как сестра говорила, лицо Джимми приобретало выражение пустого скептицизма, затем удивления, а когда та закончила, он сидел и взирал на нее в полном и безмолвном изумлении.
Сестра снова наклонилась к нему и заговорила, и только тогда Джимми наконец обрел язык.
– Четыре месяца!
– закричал он.
– Почему она ничего не сказала мне?
– Потому что она сама не понимала себя, пока я не объяснила ей, ответила сестра уже пустой комнате.
Джимми исчез в спальне.
Он оставил двери открытыми, и следующие пятнадцать минут из комнаты доносились многочисленные любопытные звуки и перешептывание, крайне непонятное и тем не менее полное определенного смысла.
Сестра Джимми сидела с задумчивой, ностальгической улыбкой, восстанавливая в памяти давно минувшие мгновения собственной жизни - того дня, когда удивительная красота и порядок нового, милого и таинственного мира точно так же начали однажды приоткрываться перед ней самой. С тех пор многое потускнело, но воспоминания остались навсегда.
Потом Джимми появился снова, с сияющим, счастливым лицом волоча за собой... белую эмалевую колыбельку! Сестра озадаченно взглянула на него.
– Ради бога, что ты собираешься делать с этим?
– поинтересовалась она.
– А что?
– удивился Джимми, заметно смущенный.
– Я подумал, что надо... э-э-э... приготовить ее, ну ты понимаешь!
Та лишь вздохнула и разразилась безудержным смехом, а потом, утерев невольные слезы, приказала Джимми оттащить колыбель туда, откуда он ее взял.
Джимми едва удостоил сестру взглядом.
– Занимайся своими делами, - сказал он.
– Она моя. Могу я спросить, что в ней такого?
– Ничего-ничего, - кротко ответила сестра, после чего Джимми достал носовой платок и с искренней заботой и тщательностью принялся протирать кроватку, которой месяцев через пять суждено было превратиться в место отдыха беспокойного третьего - лишнего ли?
Мэсон-то, конечно, потерял свое место.