Третий лишний
Шрифт:
— До анекдотов не дошло, они у меня на третий вопрос были заготовлены, про Африку и её борьбу за независимость, а пятерку мне поставили после первого же ответа. Видимо, чтобы не слушать, что я ещё придумаю, — признался я. — Про Солженицына вот ни полслова не сказал, даже не вспомнил его. Кстати… про Солженицына… А чего вы так мягко со всякими диссидентами? У нас там как раз вам пеняли, что вообще мышей не ловите, они у вас прямо под носом гнездо вьют и советскую власть дерьмом поливают. А вы их, такое чувство, всего лишь уговариваете вести себя чуть приличнее, но они от таких уговоров только наглее становятся.
Про диссидентов я читал в интернете, и авторы различных постов часто задавались этим вопросом, который я и ретранслировал
Валентин пару секунд помолчал.
— А что, есть конкретные сигналы?
— Да бог знает… — я попытался вспомнить хоть какие-то факты, не смог и зашел сразу с козыря: — Но вы же этих ребят из страны выталкиваете, а там их сразу берут в оборот ЦРУ и прочие, к их услугам «Голос Америки», всякие издательства типа «Посев», кафедры в американских университетах. И они становятся объектами пропаганды — вот, мол, смотрите, несчастный поэт, которого злобные Советы лишали последнего куска хлеба и всячески гнобили, у нас стал уважаемым профессором и читает лекции студентам. Это же прямой сигнал — у нас хорошо, у нас любые мнения в почете, никто ничего не запрещает, у нас всё есть, прямо как в Греции. Дурачки ведутся…
— А это не так? — мрачно спросил Валентин.
«Пресвятая мать-заступница, за что мне это?»
— А вы не знаете, как там на самом деле? — я изобразил удивление.
Он промолчал. Очень многозначительно промолчал.
— Господи… и как же вы ведет пропаганду социалистического образа жизни? Что предъявляете угнетенным классам в капиталистических странах? Чем их, так сказать, прельщаете на борьбу с империализмом?
— Не юродствуй! — Валентин вдруг превратился в того, кем он и был на самом деле — в подполковника КГБ с тридцатилетним стажем. — Тебя опять занесло… будь кто другой на моём месте…
— Знаю, в курсе, — буркнул я — и на самом деле замолчал.
Он выдержал ровно минуту.
— Так что там, не так? — спросил он. — Я ни разу не выезжал, только с женой были в отпуске, но в Болгарии. А Болгария, как известно… Но коллеги рассказывали… да и по ним было видно, что там люди неплохо живут.
— Знаете, я вам один анекдот всё-таки расскажу. Он вроде бы задумывался как антисоветский, но в будущем оказалось, что он как раз про капитализм.
— Да? — заинтересовался Валентин. — Ну давай, клевещи на советский строй.
— Да там просто, никакой клеветы. Один мужик после смерти попал на небеса, и ему предложили выбрать — рай или ад. Оно попросил посмотреть сначала. В раю всё скучно, красиво, но однообразно, ангелы летают, фонтанчики с амброзией. А в аду его встретили по высшему разряду, организовали улётную вечеринку, танцы, музыка хорошая, выпивка из лучших подвалов… В общем, выбрал он ад, а его сразу на входе черти хватают — и в чан с кипящей смолой. Он в шоке — как же так, показывали совсем другое. И главный черт ему отвечает: а не надо путать туризм с эмиграцией.
Валентин рассмеялся.
— То есть ты хочешь сказать, что всё, что там видят наши командировочные — это туризм, а на самом деле всё плохо? — уточнил он. — А как же магазины огромные на каждом шагу с кучей продуктов, всякая бытовая техника, забитые улицами машины? Это всё, по-твоему, просто витрина?
— Ну, не совсем, — поморщился я. — В целом так и есть — и продукты, и машины, и миллион сортов колбасы… Просто, как и везде, вопрос упирается в деньги. Есть деньги — всё это тебе доступно. А нет денег — фига, а не продукты. Не всех же берут в Солженицыны? Уезжают туда всякие насмотревшиеся рекламы ноунеймы, потом у них ностальгия, видишь ли. Как перестройка начнется, они толпами обратно полезут. Сейчас на Западе, кстати, что-то вроде золотого века… ну или серебряного, не знаю. Чуть позже похуже будет, когда они за средний класс возьмутся. Но у нас и мы в этом участвовали активно. А в целом… с деньгами и в СССР можно хорошо жить, если не наглеть и не слишком сильно нарушать закон, и на Западе тоже.
— Проблемы, да, — Валентин задумчиво побарабанил пальцами по рулю.
— Вы зря вымарываете понауехавших из нашей жизни, — неожиданно для себя сказал я. — Лучше бы рассказывали людям, как прекрасно живут за границей наши бывшие заслуженные артисты. Какой-нибудь Нуреев там, конечно, как сыр в масле катается, но, во-первых, он гомосексуалист, а во-вторых, в прошлом году подхватил ВИЧ… вы, кстати, поосторожнее с этой заразой, — вспомнил я отсмотренный когда-то сериал про нулевого пациенты. — Она надолго, если не навсегда, таблетку от неё и через сорок лет не изобретут, а заражаются не только гомики, всякое бывает…
— Про это потом, — бросил Валентин. — Что там с Нуреевым?
Про СПИД мои кураторы были уже в курсе. Точной даты прихода этой болезни в СССР я не помнил, но помнил год — спасибо неплохому сериалу, который посмотрел несколько лет назад по моим внутренним часам. [1]
Но потом так потом.
— Да нормально с ним всё, только умирает из-за вируса медленно. Там же мафия целая этих любителей мужиков… скоро ещё и Фредди Меркьюри из «Квин» заразится и помрет, тоже заднеприводный… но бог с ним. Я про другое. Вот уехал на Запад, например, Савелий Крамаров — здесь он звезда, его каждая собака знает. А там — языками не владеет, актерского образования толком нет, ролей не предлагают почти, а если предлагают — то только играть странных русских в антисоветчине всякой. Вот про это надо писать — прямо со ссылкой на западную печать, с цитатами их критиков и прочим. Можно даже его развести на интервью — прикинуться корреспондентом из Франции, например, и пусть жалуется на жизнь. Олег Видов — тоже там не сказать, что хорошо себя ощущает… ну и так далее, вам лучше знать, на кого обратить внимание.
— Идея любопытная… — задумчиво сказал Валентин. — Обмозгуем с товарищами… А пока давай к нашим делам вернемся. Ты сейчас не слишком занят? Не собирались с девушкой где-нибудь встретиться, в кино сходить, например?
— А что? — осторожно спросил я. — Если собираюсь, вы меня просто так отпустите?
— Нет, — несколько зловеще улыбнулся Валентин. — Но попрошу парней, чтобы её предупредили.
***
Я думал, что Валентин отправится по одному из уже знакомых мне адресов — на улицу Хользунова или на Сокол, и когда мы свернули на Ленинградку, я решил, что меня ждет ещё один сеанс воспоминаний о будущем. Но он проехал Сокол, свернул на Волоколамское шоссе, по будущему Митино, где пока торчало всего несколько новеньких многоэтажек, вырулил в район Волоколамского шоссе, спустился ещё ниже на юг — и мы оказались в деревеньке, которая называлась Никифоровкой. Это была именно деревня, тут ещё не было никаких дач и резиденций, а жили самые простые люди. Хотя я заметил бегущую по столбам линию телефонной связи — всё же в обычной деревне такая роскошь доступна далеко не всем.
Скорее всего, я бы смог преодолеть этот путь гораздо быстрее, но почему-то не стал предлагать свои услуги. И спрашивать, куда меня везут, тоже не стал, лишь порадовавшись, что еду я не в багажнике, не связанный и не с кляпом во рту, такая поездка и сейчас была очень плохой приметой. Валентин тоже молчал, лишь задумчиво крутил баранкой. Но вёл машину он так, словно ездил по этой дороге каждый день и не по одному разу.
Меня в эти места заносило не слишком часто, хотя я и жил относительно недалеко. Но работал-то я в «старой» Москве, а заказы на Рублевку поступали редко — тамошние обитатели имели собственные автомобили с персональными водителями и в услугах яндекс-такси класса «комфорт+» точно не нуждались. Но сколько-то раз я сюда катался — в основном по навигатору и не слишком пытаясь запомнить дорогу. Сейчас была другая ситуация, а молчание способствовало наблюдательности, так что я мог бы и обратно выбраться, и вернуться в эту деревню в случае нужды.