Третий Проект. Том I "Погружение"
Шрифт:
Нам есть чем гордиться, нам есть, на что опираться. Нам есть, что развивать. Надо только помнить, что один раз мы смогли совершить чудо. Ведь сегодня нужно совершить чудо еще один раз…
Волшебная сила личной ответственности
Что еще можно отнести к достоинствам сталинской системы? Пожалуй, высшую степень личной ответственности каждого за порученное ему дело. На такой ответственности буквально зиждется рыночная система Запада. В Америке просто немыслимо положение, при котором предприниматель или менеджер намеренно разоряют свой завод, а потом скрываются, набив личные карманы. Там за подобные вещи садятся в тюрьму, лишаются всего личного
Наши, русские беды пошли от личной безответственности. Мы знаем, во что стала нам безответственность чиновников и царской семьи в Российской империи. Уже после Сталина директор завода, доведший его до ручки, или чиновник, заваливший порученное дело, лично мало чем рисковали. Ну, снимут с работы, пересадят в другое кресло. Партийная номенклатура вообще стала неприкасаемой. Ей прощалось практически все.
Настоящим праздником безответственности стала «демократия» 1980-1990-х годов, когда выходили сухими из воды и чиновный вор, укравший миллиарды рублей из бюджета, и «капиталист», разграбивший собственное предприятие. Наши «предприниматели», намеренно пускавшие «в трубу» целые промышленные гиганты, ни разу не ответили за долги своим личным имуществом. Итоги такого порядка – налицо.
А вот при Сталине и партийный работник, и чиновник, и директор завода за вверенные им ценности головой отвечали. Поэтому ничего подобного в сталинские времена произойти не могло. И пусть каждый начальник рисковал не имуществом, как на Западе, а жизнью, плоды обоих систем были одними и теми же. Избавленная от воровства, от уведения колоссальных богатств за рубеж, страна быстро набирала экономическую силу. Теперь средства шли не на роскошные дворцы для любовниц великих князей династии Романовых, не на бессмысленные торжества и символы фальшиво-официального «православия» – они создавали истинную мощь народа и страны.
Социальный демиург
Теперь, дорогой читатель, самое время перейти к четвертой задаче Сталина – социальной.
К моменту начала сталинского курса российское советское общество представляло плачевное зрелище. Можно сказать даже жестче – его по сути не существовало. Оно, подобно зеркалу, лежало разбитым на тысячи, сотни тысяч осколков, плохо или почти не взаимодействующих между собой. Более того, осколков, имеющих противоположные интересы. Это относилось не только к войне между городом и деревней, но и к конфликтам внутри города, внутри деревни. Это – противоречия интересов между новой, красной бюрократией, нэпманами и основной массой нищего населения, это – противоречия между кулаками и крестьянской беднотой, это – противоречия между выжившим в 1920-е годы слоем образованных специалистов и основной массой неграмотного населения. И еще масса других конфликтов в придачу.
Но даже не это было самым страшным. После 1917-го растворились, в одночасье исчезли нравственность, мораль, трудовая этика. Общество, привыкшее к смертям, насилию и экспроприациям, не было настроено на созидательный труд. Оно рассматривало производственную деятельность как непосильную и тягостную повинность, как бессмысленное занятие, как каторгу. Ежедневный продуктивный труд, соблюдение общественных норм, внутренняя культура перестали быть достоянием общества. У подавляющей части населения исчезли внутренние регуляторы социальной жизни. Человек был готов на все. Для него не существовало внутренних запретов. В значительной степени легкость падения религии, уход христианства из жизни был связан не столько с насилием большевиков по отношении к церкви, сколько с отпадением от церкви основной части населения еще Российской империи. Люди уже при царе отвернулись от христианских заповедей и науки общежития, в своей жизни они видели насилие, насилие и еще раз насилие…
Поймите, читатель: общество, лопнувшее «атомным взрывом» 1917 года, было невозможно вернуть к труду без насилия. Это касается всех: и тех, кто воевал за красных, и тех, кто дрался под белыми знамёнами, и народа, воевавшего против всех.
Материализация новой реальности означала не только создание инфраструктуры экономики, не только возведение новых заводов, фабрик, перестройку советского хозяйства, но и создание нового общества в прямом и конкретном смысле этого слова. Сталин с осознанным прагматизмом и интуицией принялся решать эту невероятно тяжелую и многоаспектную задачу с ее сердцевины.
Он сделал вывод о том, что невозможно создать общество, не дав ему общего дела. Этим общим делом стало переустройство жизни страны. Индустриализация, коллективизация, научно-техническая революция. Общее дело можно было делать только на основе страха, интереса и веры.
Сталин не питал иллюзий по поводу основной части советского народа – народа, отравленного «социальной радиоактивность» русской Хиросимы, изломанного смутными годами с их насилием, бессмысленными тяготами, бесперспективностью и несправедливостью. Он понимал, что народ, в массе своей бесконечно далекий от идеалов новой реальности, может быть подвигнут на сверхчеловеческие усилия только принуждением. Принуждение должно стать тем архимедовым рычагом, который приведет систему в движение, даст первоначальный импульс, обеспечит получение первых результатов.
Это принуждение осуществлялось разнообразными методами и посредством жестокой репрессивной коллективизации, и массовым применением труда заключенных, и сверхжесткой системой наказаний за любую провинность, и принудительным трудом за крайне невысокое вознаграждение.
Это были бесчеловечные, жестокие методы. Но без них народы, населявшие в то время Советский Союз, не смогли бы сделать то, что они сотворили в 1930-е годы.
Без принуждения невозможны были ни коллективизация, ни начальный этап индустриализации, ни создание мощнейшей инфраструктуры. Об этом надо сказать прямо.
Невозможно было тогда использовать мощные материальные стимулы. Из-за бедности страны. Дело не только в том, что не было денег на премии самым хорошим работникам – просто еще физически не хватало продуктов, товаров и услуг, на которые эти деньги могли быть потрачены. Поэтому сначала было принуждение.
Зато потом, с середины 30-х годов, когда промышленность поднялась, появилась и система материальной заинтересованности. Современный исследователь Артем Драбкин, собравший свидетельства бывших танкистов, приводит в своей книге «Я воевал на Т-34» интересный документ: приказ с суммами премий для ремонтников, восстанавливавших подбитые танки. Сталин (судя по его правкам красным карандашом) радикально их повысил по сравнению с первоначальными наметками. Деталь, согласитесь, интересная, хотя относится и к войне. Но ведь подобная система денежных премий к конце 30-х существовала и в промышленности.
Поэтому принуждение в сталинской системе – это не результат кровожадности и врожденных свойств коммунизма. Принуждение вытекало из безнадежности российского положения 20-30-х годов, из безвыходности и скудости нашей жизни, из трагизма русской судьбы. Принуждение было жестоким, но эффективным средством подъема страны. Принуждение для Сталина служило не идеологией, а технологией. Это надо понимать четко и ясно!
Не был он никаким злодеем и параноиком. Ведь как только появилась возможность пустить в ход не только кнут, но и пряник, Сталин немедленно ухватился за этот шанс и использовал его. И чем дальше – тем больше.