Третий Рим
Шрифт:
Ориентация общества на русскую старину приобретала многообразные формы. В середине XVI в. любимец царя Сильвестр составил «Домострой» (наставления для домашней жизни). Идеал «Домостроя» — расчетливый хозяин, который властно вершит семейные дела в соответствии с христианскими нормами морали. «Домострой» требовал почитания главы семьи, царя земного, а более всего царя небесного, ибо «сей (царь) времен, а небесный вечен». Сочинения Сильвестра превратились со временем в символ патриархальности Московской Руси.
Приход на митрополию Макария и реформы благоприятствовали оживлению церковной мысли. После двадцатилетнего заточения получил свободу Максим Грек, вновь взявшийся за перо. Ратуя за духовное возрождение общества, Максим выступил с яркой обличительной проповедью против монастырских стяжаний, ростовщичества, лихоимства. Ученики Нила Сорского, затаившиеся после расправы с Вассианом Патрикеевым в своих скитах на Белоозере, подняли голову. Их признанным вождем стал старец Артемий из Порфирьевой пустыни. По инициативе сторонников реформ Артемий был вызван с Белоозсра и занял пост игумена Троице-Сергиева монастыря. Монастырь был один из крупнейших землевладельцев страны, и из-за разногласий с монахами старцу пришлось вскоре покинуть свой пост. Вслед за своим учителем Нилом Артемий осуждал мысль о греховности чтения Евангелия простыми людьми, не видел еретичества во всякой вольной мысли, стремящейся познать истину. Артемий не признавал авторитет учителя осифлян Иосифа Санина, настоявшего на сожжении еретиков в 1504 г. В кругу учеников Артемий выражал сомнения по поводу вины казненных вольнодумцев. Выступления Артемия воскресили давний конфликт между нестяжателями и осифлянами. Конфликт имел принципиальное значение для судеб русской духовной культуры. Победа нестяжателей обеспечила бы более свободное развитие русской мысли. Однако верх одержали осифляне, организовавшие суд над московскими вольнодумцами Матвеем Башкиным и знатными дворянами Борисовыми. Поборник Евангелия Башкин отстаивал идеи любви к ближнему и равенство людей. Подобно Максиму Греку, Ивану Пересветову и Сильвестру Башкин заявлял о недопустимости рабства (холопства). Он освободил своих холопов и призывал других сделать то же. На суде Башкина и Борисовых обвинили в том, что они «развратно» толковали Евангелие, «хулили» Христа, утверждая его неравенство с Богом-отцом, называли иконы «идолами окаянными», считали баснословием «все божественное писание». Получив донос на Башкина, царь решил поручить розыск о ереси Максиму Греку и Артемию. Однако те отказались быть судьями. Тогда за розыск взялись осифляне. Не выдержав пыток, Башкин признал себя виновным и сказал, что принял «злое учение» из Литвы. Осифляне были недостаточно осведомлены о взглядах протестантов и поспешили объявить Башкина и его учителей «латинниками» (католиками). Однако Курбский называл русских вольнодумцев лютеранами. Взгляды Башкина и Борисовых служили эхом Реформации, бушевавшей в Европе.
Во время суда и розыска Артемий без ведома царя уехал из столицы на Белоозеро. За такое самовольство он был арестован и доставлен в Москву под стражей. Артемий не считал злоумышленником Башкина, не считал его толкования Евангелия еретическими, а потому старца сочли единомышленником еретика. С обвинениями против Артемия выступили игумен Кирилло-Белозерского монастыря Симеон, бывший игумен Ферапонтова монастыря Нектарий и др. Заволжские старцы лишились поддержки северного центра русской духовности — Кирилло-Белозерского монастыря, что и предопределило судьбу нестяжательства в целом. Артемий был отлучен от церкви и сослан на Соловецкие острова. Власти арестовали также «сообщника» Артемия Феодосия Косого. Беглый холоп Феодосии подвергал самой решительной критике институт рабства и с позиций рационализма критиковал священное писание: отвергал догмат о Троице, видел в Христе не Бога, а человека, отрицал бессмертие души, не верил в чудеса.
При Иване III разоблачение вольнодумцев завершилось их сожжением на костре. Иван IV, увлеченный идеями реформ, воспротивился казням. Башкин попал в тюрьму, старец Артемий — в Соловецкий монастырь. Большинству осужденных удалось впоследствии бежать в Литву. Некоторые из них примкнули к Реформации. Один из русских еретиков заслужил в Литве название «второго Лютера». В Москве его должны были сжечь на костре, но, по словам еретика, царь отменил смертный приговор.
Процесс Башкина воздвиг барьер на пути западных культурных влияний, шедших на смену византийской традиции. Показательна история введения на Руси книгопечатания.
Иван IV начал хлопотать о заведении типографии в Москве после своей коронации и первых церковных реформ. В 1548 г. по его поручению саксонец Г. Шлитте взялся нанять на царскую службу и привезти из Германии в Москву печатника, гравера, переплетчика и бумажного мастера. Два года спустя Иван IV просил датского короля Кристиана III прислать ему мастера для заведения типографии. В мае 1552 г. король известил Ивана, что направляет в Россию Г. Миссенгейма с книгами, предназначенными для перевода и издания в Москве. Мастер прибыл в Россию не позднее осени 1552 г., подтверждением чему служат слова русских первопечатников о том, что в Москве начали «изыскивати мастеров печатных книг» (начали учиться типографскому делу) в 7061 году от сотворения мира. Названный год начинался как раз осенью 1552 г. Король писал, что Миссенгейм может напечатать несколько тысяч экземпляров книг, а следовательно, у мастера были с собой все необходимые принадлежности. Однако попытка основать типографию в Москве на первых порах не удалась. Датчанин явился в Москву с Библией и двумя другими книгами, «в коих (как сообщал Кристиан III) содержится сущность нашей христианской веры». Ознакомившись с датскими книгами, русское духовенство убедилось, что христианская вера короля весьма далеко отстоит от православной веры. Будучи лютеранином, Кристиан III надеялся увлечь царя идеей борьбы с католицизмом. Но его надежды не оправдались. Московские власти категорически воспротивились переводу и публикации протестантских книг. Введение книгопечатания на Руси было надолго задержано процессом Башкина 1553 г., показавшим, что протестантская ересь уже проникла на Русь и дала обильные всходы. Датского печатника не изгнали из Москвы, но и не приняли на царскую службу, невзирая на королевскую рекомендацию. Миссенгейм получил возможность работать, видимо, как частное лицо. По общему правилу иностранным мастерам вменяли в обязанность учить русских учеников. Прошло три-четыре года, и в Москве появились первые русские «мастера печатных книг». Самые первые московские издания носили, по-видимому, пробный характер. В книгах не было указано, где, кто и по чьему благословению издал их. Без прямого участия зарубежных мастеров московские книги никогда бы не вышли в свет. Но духовенство не желало, чтобы в православных книгах значилось имя печатника-иноверца. Благодаря пробным изданиям московские печатники получили подготовку, отвечавшую европейскому уровню.
Типография в России не могла быть основана без крупных правительственных субсидий. Правитель Алексей Адашев проводил реформы под флагом ортодоксальной веры. Он был предан постам и молитвам и оставался равнодушным к достижениям европейской цивилизации. Лишь после его отставки казна наконец выделила субсидии на типографию. Первопечатник Иван Федоров писал с полной определенностью, что его типография была учреждена вследствие покровительства и щедрости царя, тогда как гонителями печатников выступили «многие начальники и священноначальники», подозревавшие книжных мастеров во «многих ересях». Духовенство решительно воспротивилось тому, чтобы принять из рук еретиков изобретение европейской цивилизации. Однако защитники книгопечатания нашли способ обойти затруднение, прибегнув к посредничеству единоверцев-греков в Константинополе. Итальянский купец Барберини своими глазами наблюдал за работой Федорова на Печатном дворе в 1564 г. и принял от него заказ на бумагу и краску. Барберини записал, что русские привезли печатный станок из Константинополя. Свидетельство самого Ивана Федорова подтверждает слова Барберини. При заведении типографии в Москве, утверждал первопечатник, царь был одержим мыслью, «како бы изложити печатные книги, яко же в Грекех и в Венецыи и во Фригии и в прочих языцех». Московские печатники должны были следовать образцу православных греческих и итальянских мастеров, прежде всего мастеров Венеции. Слова Федорова находят себе объяснение. Давно замечено, что русские печатники употребляли термины (штанба — типография и пр.) итальянского происхождения. По-видимому, Москва закупила у греков оборудование итальянского производства. Поскольку греки выступили посредниками, учреждение типографии приобрело характер сугубо ортодоксального начинания.
Иван IV распорядился отвести место в центре столицы и на нем построить Печатный двор, выделил щедрое жалование печатникам. Первым известным по имени московским печатником был Нефедьев. Но он так и не смог реализовать своих знаний и навыков. В качестве главного мастера на Печатный двор был приглашен кремлевский дьякон Иван Федоров. Его помощником стал Петр Мстиславец. Федоров, очевидно, прошел хорошую школу у приглашенных в Москву иностранных мастеров. Ко времени вступления в должность он был уже зрелым мастером. 19 апреля 1563 г. первопечатники приступили к печатанию Апостола, а 1 марта 1564 г. завершили дело. По своим полиграфическим качествам Апостол значительно превосходил ранее изданные московские книги. Федоров принадлежал к числу наиболее образованных русских людей своего времени и ставил целью издать исправленный текст Апостола, для чего надо было привлечь различные рукописные списки, устранить ошибки, уточнить перевод. Исправление древнерусского канонического текста по греческим оригиналам вызывало яростные споры в Москве со времен суда над Максимом Греком. Иван Федоров продолжил традицию Максима, что вызвало подозрения ревнителей старины. После смерти Макария ортодоксы из числа бояр и иерархов стали, по признанию печатников, притеснять их. Тем временем Иван IV учредил опричнину и наложил контрибуцию на земщину. Земская казна опустела, и Печатный двор надолго лишился субсидий. Иван Федоров уехал за рубеж, где продолжал печатать книги. Свой отъезд первопечатник оценил как изгнание. Вину за изгнание он всецело возлагал на бояр и официальное руководство церкви. Что касается царя Ивана IV, он проявлял неустанный интерес к западным новшествам в разных областях культуры и военной техники. После отпуска Федорова в Литву московская типография продолжала свою деятельность. В 1568 г. мастера Невежа Тимофеев и Никифор Тарасиев издали Псалтырь. Тимофеев использовал те же шрифты, что и Федоров, но он отказался от принципов исправления текста, которым следовал его предшественник. После опричнины Иван IV распорядился перевести типографию из Москвы в свою бывшую опричную резиденцию Александровскую слободу. Невежа (Андронник) Тимофеев смог в 1577 г. переиздать в слободе Псалтырь в новом варианте, имевшем явные признаки возврата к стилю Ивана Федорова (А. И. Рогов). Введение книгопечатания стало крупной вехой в развитии русской культуры XVI века.
С образованием империи — Святорусского царства — летописные работы в Москве приобрели грандиозный размах и одновременно изменился самый характер русского летописания. Составление летописей было передано Посольскому приказу. Вместе с послушной монарху бюрократией в работе над летописью участвовала также митрополичья канцелярия. Местные летописные центры окончательно пришли в упадок. Самым выдающимся летописным памятником времени Ивана IV и митрополита Макария был Никоновский Лицевой свод (его называют так по имени патриарха Никона, которому принадлежал один из списков свода). Летопись имеет более 10 тысяч листов и 16 тысяч миниатюр (летопись «в лицах», отсюда «Лицевой свод»). Первые тома посвящены библейской истории, далее следует хронограф (всемирная история), а затем летопись, посвященная собственно русской истории. Авторы свода создали обширную компиляцию, включив в его текст большое количество различных повестей и сказаний. Стремясь подчинить изложение единой цели, составители произвольно исправляли ранние летописные тексты. Свод эпохи Грозного выделяется среди прочих летописей своей крайней тенденциозностью. Составители свода использовали византийские источники, чтобы соединить историю Византии и Руси. Возникновение Российского царства они старались представить как закономерный итог всемирно-исторического процесса. Царь Иван IV был в их глазах прямым потомком и преемником римских и византийских императоров. Вместе с Макарием составлением летописных сводов, ставших своего рода исторической энциклопедией Московии, руководил правитель Алексей Адашев. После отставки Адашева просмотром и исправлением летописи занялся Иван IV. Его правка на полях «Царственной книги» и черновиков лицевой летописи имела целью оправдать идеологию и практику самодержавия. Существует мнение, что Грозный занимался летописями в последние годы жизни (С. О. Шмидт). Такое представление нуждается в уточнении. Официальная история царствования Ивана IV доведена лишь до 1567 г. Иначе говоря, монарх не позаботился о том, чтобы осветить события последних шестнадцати лет своего правления. Таким образом, в конце жизни он просто утратил интерес к летописям. Будучи детищем Посольского приказа, официальное летописание процветало до той поры, пока на бюрократию не обрушились удары опричного террора. Но первые симптомы упадка летописания обнаружились раньше. Когда митрополит Афанасий без разрешения самодержца ушел в монастырь, это немедленно сказалось на летописании. Царские дьяки перестали включать в свою летопись официальные церковные материалы — речи митрополитов при посвящении в сан и пр. Суд над Филиппом Колычевым окончательно разрушил традиционный порядок составления московской летописи. В разгар опричнины Грозный отстранил от работы над летописью церковное руководство, а затем приказал изъять приготовленные летописные материалы из земского Посольского приказа. «Арестованные» летописные материалы были увезены в опричную Александровскую слободу и подвергнуты там редактуре. В опричнине не нашлось людей, подготовленных для продолжения летописных работ. Казнь дьяка Ивана Висковатого, ведавшего летописным делом, довершила катастрофу. Культурная традиция, насчитывавшая много веков, подверглась уничтожению.
Реформам XVI в. сопутствовал расцвет общественной мысли. Крупнейшими публицистами того времени были Иван Пересветов и Ермолай Еразм. Бежавший из России князь Андрей Курбский положил начало русской эмигрантской литературе. Польская реформация не поколебала религиозных убеждений Курбского, но неизмеримо раздвинула его умственный горизонт. Наблюдая за тем, как протестантские идеи и католическая пропаганда теснят православие на Украине и в Белоруссии, Курбский убедился в том, что православным, чтобы отстоять свою веру, необходим более высокий уровень образованности. «Мы неискусны, и учиться ленивы, а вопрошати о неведомых (неизвестных вещах) горды», — писал он. Творениями «наших учителей чуждые (иноземцы) наслаждаются, а мы гладом духовным таем (худеем от духовного голода), на свои (богатства) зряче».
Царь Иван IV относился к успехам западной культуры и цивилизации прагматически. Он старался привлечь в страну английских купцов, выписывал в Москву иноземных мастеров и врачей, хлопотал о приобретении гаваней на Балтийском море и развитии торговли со странами Западной Европы. Но его доктрина и бесконечные завоевательные войны неизбежно вели к изоляции России от западного мира. Курбский недаром упрекал царя, что тот «затворил» Русь «как бы во адове твердыни». Считая свое царство главным и последним оплотом истинной веры во вселенной, Иван IV с недоверием относился к западной латинской премудрости. Курбский не уступал ему в ортодоксальности, но относился к Западу совсем иначе. Из сочинений Максима Грека князь уяснил, что после падения православного Византийского царства многие бесценные творения отцов церкви были увезены в Италию и переведены там на латинский язык. Именно в Италии Курбский пытался искать латинские переводы греческих книг в целях возрождения византийской традиции. Будучи уже немолодым, писатель засел за изучение латинского языка. Православные, писал князь, плохо знают святоотеческую литературу по причине лености и из-за отсутствия славянских переводов. От своего учителя Максима Грека Курбский унаследовал восприимчивость к влиянию византийско-итальянского просвещения и гуманизма. Оказавшись в Литве, Курбский стал собирать вокруг себя «бакаляров» (ученых людей) и составил обширную программу переводов, включавшую «все оперы» Иоанна Златоуста, сочинения Дамаскина, Кирилла Александрийского и др. Некоторых «бакаляров» он отправил в Италию для ознакомления с «вышними» (высшими) науками. Через Дамаскина Курбский перешел к изучению философов, среди которых первое место занимал Аристотель. Князя привлекали также сочинения Цицерона. Собравшимся за рубежом русским людям удалось осуществить лишь небольшую часть намеченных планов. Они перевели сборник Поучений Иоанна Златоуста под названием «Новый Маргарит», начали перевод «Богословия» и других сочинений Дамаскина. Судя по подбору сводов и текстов, Курбский и его помощники основательно готовились к прениям с польскими антитринитариями (арианами).