Третий секрет
Шрифт:
Она спала не раздеваясь, а последние два часа лежала без сна и терпеливо ждала. Наконец она услышала наверху скрип половиц. Она снова слушала перемещения Колина Мишнера по номеру. Вот в раковине зажурчала вода, и она приготовилась услышать неизбежное. Шаги направились к выходу, хлопнула дверь.
Катерина вскочила, выскочила из номера и выбежала на лестницу как раз в тот момент, когда закрылась дверь душевой в холле. Она крадучись поднялась по ступеням и, забравшись этажом выше, выждала несколько секунд, пока из душевой не послышался шум воды. Затем она быстро и бесшумно прошла по неровным деревянным половицам, покрытым истертой ковровой дорожкой, к номеру Мишнера.
Дверь была открыта.
Она вошла и сразу увидела его дорожную сумку. Рядом лежала одежда, в которой он был накануне. Порывшись в карманах, она нашла письмо отца Тибора. Помня, что Мишнер обычно принимает душ недолго, она быстро разорвала конверт:
«Святой Отец!
Я держал слово, данное Иоанну XXIII, поскольку я верен Господу. Но несколько месяцев назад произошло событие, заставившее меня пересмотреть свое решение. В моем приюте умер мальчик. В последние минуты своей жизни, превозмогая ужасную боль, он спросил меня о Всевышнем и о том, простит ли его Господь. Я не знал, о каком прощении просит этот невинный ребенок, но ответил, что Господь простит все его прегрешения. Он хотел, чтобы я объяснил ему, что это значит, но безжалостная смерть оказалась слишком нетерпеливой, и я не успел ему ответить. Тогда я понял, что и мне нужно просить о прощении. Святой Отец, я не мог нарушить свою клятву. Я хранил молчание более сорока лет, но нельзя обманывать небеса. Разумеется, не мне учить Вас, наместника Христа. Вы должны руководствоваться только Вашей совестью и благословенной волей нашего Господа и Спасителя. Но я спрашиваю, где предел дозволенной нам нетерпимости? Я не хочу показаться Вам непочтительным, но ведь Вы сами обратились ко мне. И я смиренно высказываю свое мнение».
Катерина перечитала письмо еще раз. На бумаге отец Тибор высказывался столь же туманно, как и во время их личного разговора накануне, и опять говорил загадками.
Она снова сложила письмо и положила его в белый конверт, который нашла у себя заранее. Он был немного больше, чем настоящий, но, к счастью, разница была не очень заметна.
Катерина засунула письмо обратно в карман куртки Мишнера и тихо вышла из номера.
Проходя мимо душевой, она услышала, что шум воды прекратился. Она представила себе, как он вытирается, не подозревая ее в очередном обмане. Она лишь на секунду остановилась, потом, не оборачиваясь, побежала вниз по лестнице, презирая себя еще сильнее.
Глава XXIII
Ватикан
11 ноября, суббота
7.15
Валендреа отодвинул завтрак. Аппетита не было. Ему плохо спалось, и он до сих пор не мог прогнать из головы сегодняшний сон.
Ему снилась собственная коронация, как будто его вносят в базилику Святого Петра на царственном sedia gestatoria. [12] Он наблюдал за происходящим словно со стороны. Восемь монсеньоров держали над его старинным позолоченным троном шелковый балдахин. Его окружала папская свита, и все придворные были разодеты со всем величием, на которое было способно искусство портных. С трех сторон его обмахивали опахалами из страусиных перьев, подчеркивая тем самым его особое положение наместника Христа на земле. Звучали хоровые песнопения, тысячи верующих приветствовали его, а миллионы наблюдали церемонию по телевидению.
12
Папские церемониальные носилки (лат.).
Но почему-то он
Ни мантии. Ни тиары. Абсолютно голый, хотя никто, кроме самого Валендреа, как будто не замечал этого. Преодолевая мучительное чувство неловкости, он продолжал приветствовать толпу. Почему же они ничего не замечают? Он хотел прикрыться, но страх удержал его на троне. Если бы он поднялся, все бы сразу увидели. Наверное, стали бы смеяться? Хохотать над ним? И вдруг его взгляд остановился на одном из сотен тысяч лиц.
Якоб Фолкнер.
На немце было полное папское облачение. Мантия, митра, накидка – все то, во что должен быть одет Валендреа. Среди приветственных возгласов, торжественной музыки и хорового пения он отчетливо различал каждое слово Фолкнера, как будто тот стоял рядом с ним.
«Я рад, что это вы, Альберто».
«Почему?»
«Увидите».
Он проснулся в холодном поту и через некоторое время заснул снова, но к нему опять вернулся тот же сон. Наконец он успокоил нервы, заставив себя принять обжигающе горячий душ. Бреясь, он дважды порезался и чуть не поскользнулся на мокром полу в ванной. Ему было неприятно, что он так разнервничался. Обычно он умел контролировать свои эмоции.
«Альберто, вы должны знать, что вас ожидает».
Вчера этот проклятый немец держался так самоуверенно!
И теперь Валендреа понял почему.
Якоб Фолкнер точно знал, что произошло в 1978 году.
Валендреа вернулся в хранилище. Павел распорядился открыть для него сейф и оставить в одиночестве.
Валендреа вытащил из ящика деревянный футляр. С собой он принес кусок воска, зажигалку и личную печать Павла VI. Как прежде печать Иоанна XXIII, теперь печать Павла будет хранить неприкосновенность футляра, открыть который можно только по особому распоряжению Папы.
Он откинул крышку футляра и убедился, что оба конверта с четырьмя сложенными листами бумаги все еще там. Валендреа помнил, как изменилось лицо Павла VI, когда он читал письмо, лежавшее сверху. Он был потрясен, что случалось с Павлом VI нечасто. На его лице всего за одно мгновение отразилась гамма чувств, среди которых было одно – главное, и Валендреа успел заметить его.
Испуг.
Он заглянул в футляр. Оба конверта с третьим Фатимским откровением были на месте. Сверху лежал конверт, содержимое которого так потрясло Папу.
Открыв его, он отложил в сторону португальский подлинник и пробежал глазами итальянский перевод.
Чтобы все понять, потребовалось одно мгновение. Он понял, что надо сделать. Может быть, для этого Павел и послал его сюда? Вдруг он знал, что Валендреа прочтет текст и совершит то, чего не мог совершить сам Папа?
Он спрятал под сутану итальянский перевод, а вслед за ним и подлинник письма сестры Люсии. Потом он открыл второй конверт и прочел его содержимое.
Ничего существенного.
Он снова аккуратно сложил оставшиеся две страницы и, убрав их в футляр, запечатал его.
Валендреа запер двери своих апартаментов. Затем он вернулся в спальню и вынул из бюро небольшую бронзовую шкатулку. Это был подарок его отца на семнадцатилетие. С тех пор он хранил в ней все самое ценное: фотографии родителей, акты о праве на собственность, сертификаты на акции, свой первый молитвенник и четки, подаренные ему Иоанном Павлом II.
Валендреа достал из-под сутаны висевший на шее ключ, открыл шкатулку и пересмотрел все хранившиеся там документы. Два сложенных листка бумаги, похищенные им из хранилища в далеком 1978 году, лежали на месте. Один на португальском, другой на итальянском. Вторая половина Фатимского откровения. Он взял оба листа.