Третий шеар Итериана
Шрифт:
— Я могла бы передать ему что-нибудь, — предложила шеари.
— Передайте ему мои наилучшие пожелания.
Воистину, эта женщина была невыносима.
Лили принадлежал особняк в столице, но туда она не собиралась. Не манило жилье, так и не ставшее домом. А дом, настоящий дом, стоял заброшенный, и до альвы не раз доходили слухи, что многие ее соплеменники искренне считают его проклятым и всячески сторонятся… Глупцы. Пусть бы и заглянули: может быть, призрак обитавшего там когда-то счастья коснулся
Покинув дворец, она пошла к одному из пересекавших улицы каналов. Села в поданную тритонами лодку.
— Мать Моана давно ждет меня, — сказала она сверкавшему чешуей темноволосому красавцу, чем-то походившему на Кеони.
Тот молча кивнул, и длинная гондола без гребцов заскользила по водной глади.
Из головы не шла Арсэлис. Миленькая скромница семьдесят лет назад и скрытная тихоня сейчас. Столько времени держать все в себе, сжигать душу огнем подозрений и ревности. Лили могла бы избавить ее от ненужных терзаний, но шеари не ждала ответа. Ведь если бы ждала, то уже спросила бы, разве нет?
Не будет мира и согласия в этой семье, пока все ее члены не научатся говорить друг с другом, понимать и прощать. Но Эллилиатарренсаи недосуг было учить их уму-разуму.
Несшая альву лодка покинула пределы города. Ровное, забранное в камень русло канала сменила полноводная река с обрывистыми берегами и небольшими порожками, но зачарованное суденышко плыло, не меняя скорости и почти не раскачиваясь на волнах. Через час оно доставило Лили к пустующему деревянному причалу. Начинавшаяся от пристани тропа уводила в лесную чащу, но не терялась в зарослях — значит, хозяйка не возражала против посещений.
Дом матери Моаны стоял на берегу лесного озерца. Приземистая избушка из покрытых мхом бревен, с крышей, зеленой от проросшей на ней травы, и крохотными оконцами — именно так невежественные люди и некоторые дети стихий представляют себе прибежище ведьмы. А сама ведьма должна быть старая, скрюченная, с бородавкой на длинном носу, с гнилыми зубами и сбившимися в колтуны волосами, ряженая в рубище и с черным котом на закорках…
— Будет тебе! — рассмеялась показавшаяся на пороге ундина. Прожитые годы не оставили следа на ее миловидном лице, толстая русая коса лежала на голове венцом, а платье, простое, но опрятное, никак не годилось на роль рубища. — Только на помело меня усадить осталось!
На своей земле Моана видела и слышала все, а Лили умела думать очень и очень громко.
— Давненько ты не заходила, — попеняла лесная целительница. — Вся в делах, поди, старейшая?
Альва поморщилась: то никто и не вспомнит, то уже вторая с утра между делом вставит.
— Меня не называют так больше, — напомнила она.
— И что с того? — усмехнулась, подбоченившись, хозяйка. — Разве название делает нас теми, кто мы есть, Эллиа?
— Лили, — поправила женщина хрипло. — Теперь — Лили.
— Пусть так, — согласилась ундина. — Что же привело тебя ко мне, Лили? Старые раны болят?
— Они всегда болят. Но ты уже сделала все, что могла.
Полукровка Моана, ублюдок, через час после рождения брошенный в реку матерью-человеком (и вряд ли та женщина, делая это, надеялась, что малышку примет отец), обладала силой, какой не сыщется и среди истинных детей воды. Говорили, что она творит настоящие чудеса и способна воскресить мертвого.
Лили знала, после какого случая появились эти слухи. Тогда, очнувшись на речной отмели и увидев склонившееся к ней лицо целительницы, альва почти возненавидела ее за это чудо…
— У меня к тебе вопрос, — сказала она, заставляя себя не вспоминать о прошлом.
— Я слушаю, — хозяйка жестом пригласила гостью присесть на толстый ствол поваленного ветром дерева и сама устроилась рядом.
— Мне нужно знать о заимствовании энергии для самостоятельного исцеления, — Лили тщательно подбирала правильные слова. — О тех случаях, когда энергия берется у разумного существа, но без его согласия. Или при невольном согласии.
— Речь о ком-то из моего народа? — насторожилась Моана. — Кто-то пострадал от одного из детей воды?
— С чего ты взяла? — удивилась альва.
— Такое изъятие силы может провести только целитель-водник. У других стихийников обмен энергией проходит лишь при обоюдном согласии.
— Да, я говорю о водяном, — согласилась Лили, и это почти не было обманом. — Полагаю, он не отдавал себе отчета в том, что делает. Но не волнуйся, никто не пострадал. Это случилось давно, и все участники тех событий живы и здоровы. Я хотела узнать о другом. Скажи, не устанавливается ли при таком обмене некая связь между отдающим и забирающим?
— Связь?
— Да, как при отдельных ритуалах. Симпатия, привязанность? Другие… чувства?
— Например, любовь? — хмыкнула Моана. Покачала головой и, засучив рукав, вытянула вперед руку. — Сейчас покажу тебе.
В ушах негромко зазвенело. Со стороны озера к женщинам с нервирующим писком подлетел комар. Опустился на обнаженное запястье целительницы и с ходу вонзил в ее кожу жадный хоботок.
— Вот так, по сути, происходит упомянутое тобой заимствование, — поморщившись, пояснила ундина. — Как полагаешь, что чувствует ко мне этот кровосос? А я к нему? Вспомню я о нем, когда укус уже не будет зудеть?
Она резко прихлопнула обнаглевшего от вседозволенности кровопийцу:
— Вот и вся любовь.
Ничего не оставалось, как принять столь наглядное объяснение.
— Я бы спросила, почему ты интересуешься этим, но не скажешь ведь, — улыбнулась целительница. — Хочешь чая с лесными травами?
— Хочу.
Раньше ей нравилось приходить к Моане. С ней можно было даже не разговаривать. Просто сидеть рядом, отхлебывать ароматный чай из кривобокой глиняной кружки и молчать.
— Я буду ждать тебя, — обещала, прощаясь, ундина. — Может, еще лет через двадцать заглянешь.