Третий урок грязного отчима
Шрифт:
Конечно, я говорю ей не это.
Я убираю вибратор и выключаю его, когда она задыхается.
— Папа… — выдыхает она. — Ох… ох, папочка… папочка…
— И что ты собираешься делать сегодня, маленькая девочка? — спрашиваю я.
— Что угодно, папочка, — выговаривает она. — Что-нибудь, что ты… — она не может закончить.
Я даю ей секунду или две, а затем говорю:
— А чего ты не будешь делать сегодня, маленькая девочка?
Она пытается.
— Я… папочка… я не буду… я… папочка.
Я даю ей попробовать некоторое время, а затем, когда
— Я не буду умолять тебя трахнуть меня!
Я чуть не кончил только потому, что она использовала ненормативную лексику. Она все еще очень невинная девушка, и услышать такой мир из ее уст случается очень, очень редко. Я убрал вибратор и наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Хорошая девочка, — говорю я.
Она издает счастливый смешок. Я не знаю, почему это заявление так сильно на нее повлияло. Хотя так всегда бывает. Каждый раз, когда я называю ее хорошей девочкой, она становится такой счастливой, вот-вот взорвется.
— Я твоя хорошая девочка, папочка, — говорит она со смехом в голосе.
— Хорошо, почему бы тебе не принять приятную длинную ванну, чтобы помочь своему телу почувствовать себя немного лучше, сладкая, а затем, когда ты закончишь, я отвезу тебя куда-нибудь. Куда ты хочешь?
Ее глаза загораются, и она говорит:
— Куда угодно, папочка!
Я знаю гриль-бар с развлечениями и говорю:
— Хорошо, поужинаем в знакомом мне месте. Тебе нравится кантри-музыка?
Она закатывает глаза.
— Папа, я едва могу вспомнить песни, которые слушала перед тем, как мама отослала меня. Не знаю, понравится ли мне это!
— Что ж, узнаем, — говорю я с улыбкой.
А потом я задыхаюсь, потому что чувствую на себе ее руку.
— Но, папочка, разве мне не следует сначала позаботиться о тебе?
Я делаю глубокий вдох, и усилие воли, необходимое для того, чтобы протянуть руку и убрать ее руку, должно принести мне какой-то трофей.
— А как насчет того, когда мы вернемся с ужина, Одри?
Она хихикает, потому что знает, как глубоко ее прикосновения влияют на меня и как я отчаянно нуждаюсь в освобождении прямо в эту самую секунду. Однако она улыбается и весело говорит:
— Хорошо, папочка, но не передумай.
Затем она скатывается с кровати. Она немного неуверенно стоит на ногах на протяжении нескольких шагов, и я не могу не представить, насколько она будет неустойчива, если я ее глупо трахну. Я прогоняю мысли из головы и направляюсь в гостиную. Мне нужно придумать, что делать с этой маленькой девочкой. Мне нужно найти способ справиться с этой ситуацией, и прямо сейчас я терплю неудачу на каждом проклятом фронте.
Либо так, либо я продвигаюсь к чертовски ошеломляющему успеху.
Глава шестая
Одри.
Глаза папы полны похоти, поэтому, когда он говорит:
— Сними это платье, Одри, — я думаю, что наконец-то это оно. Я отдам ему свою девственность. Я немного нервничаю
Думаю, я права, когда он говорит:
— Теперь мы собираемся сделать то, чего не делали раньше. Сними лифчик.
На мне каблуки, чулки, пояс с подвязками и лямки. Да. Вы правы. Про трусы я ничего не говорила. Прежде чем мы вышли, он сказал мне не носить их.
Должна вам сказать, есть что-то действительно сексуальное в том, чтобы находиться в номере отеля, а не дома. Это почти кажется грязным, если это имеет какой-то смысл. Я имею в виду, что «грязный», наверное, неправильное слово. Возможно, правильное слово больше похоже на «неправильное». Да, вот и все. Мне кажется неприличным делать что-то подобное в номере отеля, а не дома.
Какого черта, да?
Я имею в виду, что я доставляю отчиму по крайней мере один оргазм в день, а во многих случаях я доставляю ему два. Папочка доставляет своей падчерице как минимум два оргазма в день, но обычно больше! Если на самом деле повсюду существуют параллельные вселенные и бесконечные реальности, то есть ли хоть одна из них, в которой отчим и падчерица, доставляющие друг другу оргазмы, сами по себе не являются самой озорной вещью, которую только можно вообразить?
Что ж, мне по-прежнему кажется неприличным носить сексуальное нижнее белье в номере отеля, а не дома, и я стою там, нервно отчаянно нуждаясь в папочке. Вся моя жизнь сейчас кажется такой сексуальной, но наконец-то; большое событие здесь.
Я смотрю, как папа расстегивает рубашку и бросается на помощь. Он улыбается мне, прекращает свои дела и страстно целует меня.
— Ложись на кровать, маленькая девочка, — говорит он.
Я тяжело сглатываю, потому что его голос полон похоти, совершенно незнакомой для меня. Ну, не так уж и странно, что я не узнаю в этом его голос, но мужчина явно возбужден так же, как и я.
— Да, папочка, — говорю я, задыхаясь, и забираюсь на кровать, как было приказано.
Затем (и я не знаю, почему я это делаю) я хихикаю и говорю:
— Думаю, мне нравится кантри-музыка, папочка.
Он смотрит на меня и посмеивается, а я смотрю, как он расстегивает рубашку. Знаете, я раньше видела его без рубашки, но это первый раз, когда он специально снимает рубашку, готовясь к чему-то сексуальному. Ему не нужно снимать рубашку, чтобы мы могли заняться еще одной ручной работой. Теперь я уверена.
Прощай, девственность!
Привет, настоящая женщина.
Ага-ага. Я знаю, что потеря девственности не делает из меня женщину, но меня не очень-то интересует всякая чушь по этому поводу. Я могу чувствовать что-то независимо от того, рационально это, логично или даже правильно.
Я наблюдаю, как его рубашка стягивается с его тела, и мне нужно сказать, что, увидев его мускулистую грудь, мускулистый пресс и его мускулы…Хорошо, вы поняли суть. Мой отчим шикарный. Я пытаюсь сказать, что вид его верхней части тела, когда он начинает с одежды ниже талии, должно быть, самая сексуальная вещь на Земле. Я имею в виду, что.