Третья Мировая Игра

Гайдук Борис Викторович

Только одно хорошо получилось — прямо по нашим землям немцы теперь мяч прокатят. Зашевелились наши зрители: еще бы — лет пятнадцать в этих краях живого мяча не видели, только на экране игру смотрим. В Европах зрителям хорошо живется, там страны маленькие, дороги хорошие, хоть каждую неделю туда-сюда разъезжай и настоящую игру смотри. А у нас, если к экрану в Калугу раз в месяц выберешься, и на том спасибо. Ладно, хоть на мяч поглядим, и то развлечение. Лучше бы нам, конечно, век такого развлечения не видать.

Тут и государственные дела со скрипом сдвинулись. Не до жиру, не до местничества стало. Царь велел площади от смутьянов очистить, ввел в Москве комендантский час и назначил, наконец, главного тренера — Петра Мостового.

Чуднее

тренера вовек государю не найти было, от отчаяния, видно, сподобился. Мостовой не то что не князь, вообще простого сословия человек. Его и по отчеству в жизни не звал никто, раньше только и звали «наш Петька», а последние годы про него и вовсе забывать стали. А в свое время был он игрок знаменитейший, на всю Европу известен был. Но играл больше не за свою команду, а за границей. Там и прославился. Во многих домах до сих пор картинки висят, на которых Петька испанский мяч в Вестминстерские ворота закатывает. Или уже за норвежцев в атаке на бельгийские ворота отличился. Лихой был полузащитник, бесшабашный, во всякую схватку лез. Против своих ему, слава богу, сыграть не довелось, этого ему бы вовек не простили. Когда в поле свое отыграл, выучился там же, за границей, на тренера, вернулся домой. Только здесь ему развернуться не дали. Знать против него как один человек выступила. Что это, дескать, песий сын будет у нас тренировать, нашу исконную игровую традицию иноземными кунштюками похабить? Петька поогрызался было, дошел даже до государя, батюшки нашего нынешнего царя, а тот возьми да и помри. В суматохе престолонаследия Мостового отодвинули, затерли, а к новому государю, тогда еще совсем юному, его и вовсе не подпустили.

И вот на тебе — главный тренер всей команды. В такой тревожный час.

Стали наши зрители на игру собираться. Через два дня, если фон Кройф чего нового не выкинет, должны они низинкой, в аккурат между Вельяминовым и райцентром пройти. Как тут не посмотреть, прямо под носом немцы мяч проведут, будет что потом детишкам рассказать. Все ворчали, охали, но идти намеревались — как такое пропустишь. И я засобирался, Ваську позвал. А тот ни в какую.

— Не пойду! — говорит. — Больно мне на наш позор смотреть!

Ну и что, что позор. В первый раз, что ли? Гол забьют — игре конец. Через полгода или год Игровой союз нового противника по жребию назначит. Может, полегче кто попадется, тогда и выиграем. Игра есть игра. А Васька — ни в какую:

— Не пойду. И рассказов ваших про немцев слушать не буду! Ну вас всех!

Но повернулось так, что на встречу с немцами выйти нам довелось не зрителями.

Ровно через два часа после нашего с Васькой разговора прилетели в Зябликово гонцы и объявили приказ нового главного тренера — замена! Сразу две тысячи человек в игру вступают. Одну тысячу обычным порядком в поле вводят, из учебных лагерей, а другую велено срочно сформировать нашему Калужскому комиссариату. Немедленно собрать людей, зачитать новобранцам правила, обучить основным приемам игры, разделить установленным порядком на десятки и сотни и под началом калужского воеводы Соломона Ярославича Добрынина выступить на соединение с тем же вездесущим князем Дмитрием Всеволодовичем и его питерскими нападающими, которые теперь уже на наш фланг спешат. А место встречи указано — деревня Вельяминово Малоярославского района Калужской области. Так черным по белому в указе и написано. Сроку на исполнение — сутки. Этой же ночью сам главный тренер Петр Леонидович Мостовой выезжает в наши края для осмотра новой тысячи и для игрового совета с князем Дмитрием Всеволодовичем и нашим Соломоном Ярославичем.

Калужский воевода тут же велел все заявки, что в игровом комиссариате годами пылились, удовлетворить и набор добровольцев по Калуге и трем ближайшим к месту действия районам объявить. То есть по Боровскому, Балабановскому и нашему, Малоярославскому.

Ошеломление вышло полное, будто ледяной водой всех окатило. Были мы всю жизнь мирные зрители, а теперь под добровольный призыв попали. Добровольцев уже лет сорок, поди, не набирали. Князьям, известное дело, лучше гол пропустить да новую игру через год начать, чем всякую чернь в команду брать. А Петру Мостовому, видать, не стыдно ради спасения отечества людей на помощь позвать, сам из простого народа в игроки вышел. И в какие игроки! Наутро самолично прибудет новобранцев смотреть и под носом у противника игровой совет держать. Вот это уж тренер так тренер! За таким кто угодно в игру пойдет.

Первый, конечно, Васька пошел. Как только указ объявили, он все бросил, на коня и — в районный комиссариат. Пришел и заявкой, заново переписанной, комиссару об стол хлопнул. Тот покраснел, побледнел, но подписал не медля. Попробуй не подпиши — завтра сам Петька Мостовой здесь будет, от него, если что, спуску не жди. Половину тренерского штаба, который годами не менялся, в один день повыгонял.

Через час вернулся Васька из комиссариата именинником. Сияет, улыбку удержать не может, румянец во всю щеку.

— Вот и решилась судьба моя, — говорит. — А на днях и всей нашей родины судьба решаться будет.

И так он это сказал, что у меня в душе тронулось что-то.

— Я с тобой, Васька! — говорю. — Куда ты, туда и я.

— Да брось. Зачем тебе играть? Тебе в Университет готовиться надо.

— До Университета еще два года. А в игроки прямо сейчас можно попасть. Жалко такую возможность упускать.

Храбрюсь, а самому немножко боязно. Схватка, судя по всему, предстоит нешуточная. Немец не пожалеет, крепко поколотить может.

Ребята наши тоже друг на друга посматривают: идти? не идти? Еще двое ребят из Зябликова вызвались: Антон Горбунов и Валька Сырник; десятка полтора пошли из Вельяминова, у них деревня намного больше нашей, из Дубков семеро, из Гошки пара человек.

Домой пришел, а мои уже знают, что я в игроки записался. Мать вздыхает:

— Ну зачем, зачем? Куда ж вас гонят? Молодых, необученных. Побьет вас немец, покалечит…

Отец ее успокаивает:

— Танечка, я тебя умоляю, не беспокойся. До настоящей игры их, скорее всего, не допустят. Что они умеют? Ничего. Я так полагаю, что Петр Леонидович хочет просто толпу собрать и своего рода потемкинскую деревню перед носом у немцев выстроить. Вынудить их остановиться, предпринимать маневры, искать обход. За это время и подкрепление подойдет, или вообще мяч в центр передадут. А через год на замену все это добровольное воинство отправит, настоящих игроков в поле возьмет.

По правилам три тысячи игроков в год можно менять, не больше. Раньше две тысячи меняли, теперь, когда скорости в игре выросли, договорились на три, чтобы не доводить команды до изнеможения.

Потянулись к нам соседи: напутствуют, поздравляют. Очень все гордятся, что сразу столько односельчан в команду попадут. Обещают установить дежурство и каждый день в Калугу по очереди ездить, чтобы нас на экране невзначай не пропустить.

Устроили нам четверым на скорую руку проводы. Староста Петр Максимович приковылял, стал было говорить речь, но сбился и от полноты чувств заплакал. Долго сидеть не стали, разошлись по домам.

Полночи я не спал, ворочался, вообразить старался — как оно там будет, не подведу ли команду? Разные обрывки из виденных на экране игр перед глазами мелькали. Все это теперь и мне предстоит. Думал ли я еще неделю назад, что в игроки попаду? И самой задней мыслью не держал. А вот оно как повернулось. Потом постарался заснуть, стал считать баранов. До полутора тысяч досчитал, дальше не помню…

3

В шесть часов разбудил меня отец. Мама зажарила яичницы с салом, завернула мне на дорогу десяток пирогов. Не удержалась, всплакнула. Николка с завистью смотрит: