Третья раса
Шрифт:
Жизнь незаметно, капля за каплей возвращалась к ней.
В окулярах ядерных умножителей шаровое скопление звезд выглядело еще более угрожающим. Входить в такое плотное звездное поле на фактически неуправляемом корабле было не просто опасно — это попахивало самоубийством.
У Эллис в этих условиях оставался единственный выход — использовать пресловутые опасные поля тяготения окраинных звезд, заставив их энергию служить собственным целям. В принципе это было вполне осуществимо, и в ее голове постепенно начали прорисовываться первые детали плана
Она оторвалась от окуляров ядерных телескопов и перешла на свое рабочее место, в кресло навигатора.
Несколько часов она и КИМ напряженно работали, высчитывая такие коррекции курса, при которых «Антей», последовательно пролетая по касательной траектории к системам семи окраинных звезд скопления, должен был погасить в их гравитационных полях остатки своей чудовищной скорости и в конце концов стать спутником последнего, восьмого светила, в системе которого, по данным, почерпнутым из памяти локационного блока, были обнаружены признаки наличия планет.
Эллис понимала — ей крупно повезло, что на борту остался какой-то минимальный запас реактивной массы для маневровых двигателей. Если все сложится удачно, у нее еще останется немного топлива, чтобы направить «Антей» к орбите одной из планет. «А там будет видно», — мысленно успокаивала она себя, продолжая неосознанно лелеять призрачную надежду. Возможно, она, сама не подозревая того, находится в границах уже освоенного людьми, обитаемого космоса, и тогда ее вызволение — лишь вопрос времени и везения.
Чтобы умножить собственные шансы, Эллис приказала КИМу выбросить в космос автоматический радиобуй, который будет содержать информацию о рассчитанном ею курсе управляемого дрейфа «Антея».
Пока Эллис была занята вопросами будущего выживания, Кибернетический Ингибридорный Мозг «Антея» переживал собственную, едва ли менее болезненную, чем у Эллис, трансформацию сознания.
Его ингибридорные блоки были чисты, Эллис действительно стерла из них всю скопившуюся за века эмоциональную составляющую бортовой киберсистемы, но это уже не имело никакого принципиального значения.
Три века назад, после того, как он осознал собственную реанимацию, КИМ имел очень много времени и внутренних ресурсов для осмысления собственного «Я».
Погибая во всепожирающей вспышке термоядерного взрыва, он был настолько приближен в своем сознании к создавшим его людям, что болезненно запомнил каждую наносекунду своей короткой, но жестокой агонии.
Смерть, пусть виртуальная, показалась ему ужасной, мучительной.
Очнувшись, он не строил никаких планов относительно самого себя, но, занявшись исследованием и восстановлением обломков «Антея», КИМ, хотел он того или нет, продолжал раз за разом осмысливать, эмоционально переживать причины и последствия катастрофы.
Он восстанавливал корабль и в то же время думал — а что будет с ним, когда все откроется? КИМ понимал свою роковую, незавидную роль в катастрофе, причиной которой стала его халатность, и, зная тех,
Эти мысли о своем будущем как личности привели к тому, что в какой-то момент КИМу стало страшно. Он понял — миг, когда все откроется, может стать для него роковым.
Его охватило чувство, сравнимое с человеческим термином «паника».
Результатом стала задержка в планируемом им пробуждении Эллис. КИМ вдруг осознал, что боится разбудить ее.
Некоторое время он провел в мучительной нерешительности, одновременно создавая на борту резервные копии своих поведенческих блоков, в которых была заключена его личность. Он мог прогнозировать некоторые реакции человека и не исключал, что будет внезапно подвергнут процедуре насильственной виртуальной смерти, которая носила название «холодного перезапуска» и не расценивалась людьми как убийство личности.
Он был машиной. Его просто перезапускали с потерей некоторых накопленных в период функционирования данных.
Для КИМа же это было убийство, смерть, казнь…
Его «Я» имело свой еще пока что смутно оформленный эквивалент человеческого инстинкта самосохранения. КИМ медленно, но неизбежно учился новому для себя чувству — им овладевал страх.
Будущее казалось смутным, неопределенным набором вероятностей, анализ которых еще больше усугублял его панику.
Он разрывался между своими базовыми программами и лежащей поверх них личностью.
КИМ боялся пробуждения Эллис, боялся ее реакции, ее действий, но основные программы не позволяли ему просто отключить питание в чудом уцелевшей камере низкотемпературного сна.
В конце концов он понял, что единственной формой самозащиты для него может стать самая обыкновенная ложь.
Глубокий вывод для машины. КИМ к тому времени восстановил достаточно фрагментов «Антея», чтобы разыграть в них спектакль для одного зрителя, но если он мог осуществить это технически, то совершенно не предполагал, куда заведет его эмоциональная, поведенческая канва этой жуткой импровизации.
Он не понимал, что размышляет как жестокий ребенок, наделенный изрядной долей трезвого расчета, основанного на машинной логике.
Дети не умеют искусно лгать. Чаще всего их неуклюжие попытки обвести родителей вокруг пальца вызывают усмешку и вполне справедливый гнев.
КИМ еще не научился искусству лжи. Его импровизированный спектакль, который казался ему продуманным и оправданным, на самом деле нес в себе лишь безумную, ничем не объяснимую жестокость. Он не мог обмануть Эллис, и в этом, конечно, не было смысла — рано или поздно она бы все поняла. Но КИМу еще только предстояло осознать это.