Третья тропа
Шрифт:
— Прекратите эту постыдную комедию!
— Есть прекратить! — лейтенант кивнул милиционеру. — Вернитесь в машину.
Когда дверь за старухой и ее провожатым закрылась, он сказал, обращаясь ко всем, но больше к подполковнику:
— Прошу извинить за недоразумение!.. Постараюсь узнать и доложить вам, чье это дело.
— Нет уж, — возразил Клекотов. — Это мы выясним сами!
Лейтенант ушел, сконфуженно поправляя ремень с кобурой.
— Я знаю, кто это сделал, — прервал молчание врач. — Это ваш лжебольной. Заметил милиционеров сверху
— Забудкин? — удивился Клим. — Убежал?
— Да, да! — подтвердил врач. — Скорость развил — мастеру спорта не стыдно!
— Здесь что-то не то! — Клим подергал себя за бороду. — К фотографиям он непричастен.
— Нечего гадать! — проворчал Дробовой. — Снимал Самовариков! Наказать его со всей строгостью! Аппарат изъять!
— Наказывать нельзя, — возразил Клим. — Вы же знаете. Лагерь еще не открыт, флаг не поднят.
— Так что же теперь? — вспылил Дробовой. — Все разрешено до подъема флага? Хоть убивай?
— Тьфу-тьфу-тьфу! — поплевал Клим через плечо. — Конечно, шуточка не безобидная. Но посмотрите, как этот мальчишка работает на своем допотопном аппарате! Виртуозно! — Он придвинул к себе обе фотокарточки. — Поймал-таки чертенок и меня, и вас!.. Ему бы новую оптику из нашей лаборатории. Он такую фотолетопись лагеря создаст — заглядение!
Капитан Дробовой ходил по комнате из угла в угол с заложенными за спину руками. Выслушав Клима, он остановился и, возмущенно скрипнув каблуками, повернулся к нему.
— Шуточка?
Клекотов не дал разгореться спору. История с фотографиями была неприятной, но еще больше беспокоило бегство Забудкина. Мальчишек такого типа подполковник не встречал и поэтому не мог даже приблизительно представить, зачем и куда убежал Забудкин. Вдруг он решит вернуться обратно — в секту?
— Фотографиями займемся потом, — сказал Клекотов. — Где Забудкин?
Поселенец
Милиции Забудкин боялся больше, чем леса. Забившись в самую гущу, он отдышался и стоя натянул брюки. Сесть на землю не решился. Повсюду чудились ему змеиные шорохи и жестяное царапанье лап скорпиона, которого он не видел ни разу в жизни.
Забудкин прислонился спиной к дереву и, трусливо дергая головой то влево, то вправо, стал думать.
Милиционеры рассыпались по кустам. Они и здесь могут его найти. И тогда никакой райком не поможет — сидеть ему под замком вместо санатория. Вспомнив про обещанный санаторий, Забудкин застонал. Какой теперь санаторий! Все рухнуло! Если бы хоть город был близко! Попробуй выбраться из этой глухомани! До города километров восемьдесят! Там он, как ему казалось, все мог, все знал и все умел в той жизни, которую сам выбрал. А здесь его пугал даже ветерок, шевельнувший листья. И милиционеры в городе какие-то другие, занятые более важными делами. Кто из них в городском многолюдье посмотрит на Забудкина? А здесь не поленились — устроили настоящую облаву!
И опять панический страх охватил Забудкина. Он не мог больше стоять на месте. Выбирая прогалины, где солнечный свет щедрее просачивался сквозь листву, он стал пробираться, но не в глубь леса, не прочь от лагеря, а в ту сторону, где слышались мальчишеские голоса. И чем ближе они звучали, тем легче ему было: все-таки люди. По их голосам он определил, что пока никакой вроде тревоги в лагере нет.
— Раз-два, взяли! — весело, напевно прокричал где-то сержант Кульбеда. — Друж-но вместе под-на-жали!
Услышав этот голос, Забудкин представил рябое доброе лицо Кульбеды и почувствовал, что сейчас только его — Микропору — хотел бы видеть, только с ним не побоялся бы встретиться. И что если вообще удастся как-то отвести беду, то только с его помощью.
Сержант подал еще несколько громких взбадривающих команд, и больше его не было слышно. Забудкин старался не потерять направление, но уже через несколько шагов не мог сказать, правильно ли он идет.
А у Кульбеды был перекур. Он незаметно сошел с просеки и направился в свою «курилку» — так он называл песчаный «пятачок», окруженный колючим вереском. Здесь, укрывшись от мальчишеских глаз, он раз в два часа спокойно выкуривал по сигаретке. Горелые спички и окурки зарывал в песок.
Удобно усевшись, Кульбеда снял фуражку, положил ее рядом с собой, вынул сигарету. В пачке была последняя штука. Он вздохнул, скомкал пачку, долго и тщательно разминал сигарету, а когда сунул ее в рот, справа раздался шорох. Кульбеда увидел, как из-за дерева высунулось бледное растерянное лицо Забудкина. Он смотрел в другую сторону.
— Уже поправился, Иннокентий? — спросил Кульбеда так спокойно и обыденно, будто заранее знал, что Забудкин придет сюда.
Мальчишка дернулся, точно его щелкнули по носу, и исчез за деревом.
— Ну выходи же! — Кульбеда, так и не закурив, спрятал сигарету в фуражку. — Вовремя поправился. Мы палатку последнюю ставим. Скоро места будем распределять. Ты, помнится, у задней стенки хотел?
С придушенными всхлипываниями Забудкин выскочил из-за дерева, бросился к сержанту, уткнулся лицом в гимнастерку и свернулся на его коленях в комочек, жалкий и испуганный.
— Да кто ж тебя напугал так? — Кульбеда накрыл ладонями острые плечи мальчишки, прижал к себе. — Волков тут не водится. Медведя последнего, говорят, лет десять назад подстрелили.
— М-милиция! — промычал Забудкин.
— А что тебе она? — Кульбеда видел милиционеров, входивших и выходивших из штаба, и поэтому не удивился. — У них свои дела, а у нас — свои. Как они приехали, так и уехали.
— Уехали? — переспросил Забудкин и, скособочив голову, одним глазом, как воробей, глянул на сержанта.
— Уехали, — подтвердил Кульбеда.
Еще минуту назад Забудкин в страхе и смятении готов был рассказать сержанту все о себе. Но опасность миновала. Вместе с ней исчезли и благие намерения. Изворотливый, он моментально придумал, как оправдать свое бегство и испуг.