Третья жертва
Шрифт:
– Это не твоя вина, – повторил Куинси.
Рейни нетерпеливо покачала головой.
– Объясни. Мне надо знать. Это из-за оружия? Может, его следовало запретить? Хотя бы в нашем городе. Или причина в видеоиграх, фильмах и книгах? Из-за чего это все?
– Свою роль играет все. С другой стороны… Считаю ли я, что цензура в Голливуде и запрет оружия покончат с преступлениями? Нет. В некоторых, даже детях, слишком много гнева.
– Тогда это неизбежно? Мы стали культурой насилия, и с этим уже ничего не поделаешь?
– Я так не думаю. Сделать всегда что-то можно. Мы разумное общество. Нет ничего такого,
– Скажи это Джорджу Уокеру. Или родителям Элис Бенсен. Уверена, они сейчас сидят дома и думают о том, какое способное у нас общество.
Куинси промолчал. Сегодня Рейни была не в духе.
– Тебе нужно решение, – спросил он через секунду, – или ты ищешь повод позлиться?
– Мне нужно решение!
– Ладно, – твердо сказал Пирс. – Я дам тебе два цента, на больше не тянет. В обществе не так много злодеев. Но в нем полно людей мобильных, изломанных, перегруженных работой и лишним весом, живущих в тесноте, переутомленных. Опасная комбинация, особенно для тех, у кого переменчивое настроение и плохо развиты навыки совладания. И доказательство тому мы видим в растущем числе импульсивных насильственных актов, таких как массовые убийства и агрессивное поведение на дорогах.
Рейни вздохнула. Потерла виски.
– Знак времени?
– Знак жизни в условиях стресса. – Куинси пожал плечами. – Но есть и хорошие новости. Некоторые решения весьма просты. Почему бы не проводить уроки по управлению гневом и развитию навыков защиты от стресса? Мы могли бы акцентировать внимание на навыках коммуникации и самоконтроля. Могли бы заняться физическим здоровьем. Беря нового клиента, детский психолог в первую очередь организует его сон, физические нагрузки и питание. У вас проблемы с гневом? А вы попробуйте спать восемь часов ночью, есть больше фруктов и овощей и увеличить физическую нагрузку. Приходится только удивляться, как много людей не утруждают себя этими базовыми мерами, а потом жалуются, что испытывают постоянное напряжение.
Куинси выразительно посмотрел на нее и нетронутый контейнер с лапшой. Рейни медленно кивнула и, поколебавшись, призналась:
– Я брала уроки по управлению гневом.
– В Портленде?
– После того как вступила в Общество анонимных алкоголиков. Алкоголь притупляет эмоции. А потом ты отказываешься от него и…
– Ты молодец, – сказал Куинси. – Жаль, не все так думают.
Рейни тут же покачала головой:
– Никакой я не молодец. Ты меня не перехваливай.
Пирс промолчал, ожидая, что она добавит что-то еще. Под глазами у нее залегли темные круги, и чашку с чаем она сжимала так же, как горлышко бутылки с пивом. Но углубляться в тему Рейни не стала.
– Как твоя дочь? – спросила она.
– Без изменений. Я звонил утром.
Рейни посмотрела на него с любопытством.
– Не переживаешь? Твоя дочь там, умирает. А ты здесь. Звонок по телефону, по-моему, не совсем то.
– Видишь ли, я не совсем точно выразился, когда сказал, что она погибла из-за пьяного водителя.
Рейни замерла.
– Понятно.
– Дело не в том, что ее подбил пьяный водитель, – бесстрастно продолжал Куинси. – Это она была пьяным водителем. Выпила в доме у подруги, а потом, в половине шестого утра, отправилась домой. И перед тем как врезаться в телефонный столб, сбила старика, выгуливавшего собаку.
– Мне так жаль…
Он криво усмехнулся:
– Мне тоже. И я тоже далеко не идеал. В жизни есть вещи, значение которых мы понимаем слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить.
Рейни кивнула, но выражение тревоги так и осталось на ее лице. Она хотела что-то сказать, и Куинси чувствовал, это что-то готово вот-вот выплеснуться. Он подался вперед, словно надеясь усилием воли вытянуть из нее правду. Она нравилась ему, притягивала его чем-то, вызывая желание погладить ладонью по щеке, пройтись пальцами по ее губам…
Она была бойцом, и именно за это он уважал более всего.
Ее лицо как будто смягчилось, в потеплевших серых глазах пробудилось желание, потребность открыться, поделиться сокровенным, перебросить мостик. Если бы только протянуть руку, дотронуться… Но Пирс боялся, что при первом же намеке на контакт она сорвется с места и исчезнет.
– Рейни…
– Мне надо идти.
– Я слушаю.
– А мне нечего сказать! Мне просто надо немного времени.
– Сколько? Еще четырнадцать лет? Или, может, только пять, до следующего убийства? Ты только изводишь себя. Выговорись! Не держи это в себе. Что случилось с твоей матерью? Что ты сделала с дробовиком?
Она резко выпрямилась. Черты лица снова заострились, глаза вспыхнули.
– Никогда больше не говори о моей матери.
– Не могу обещать.
– Тебя это не касается.
– Поздно. Не надо было менять привычек – встречалась бы и дальше с местными жлобами. Я не они, и так просто ты от меня не избавишься.
– Ты такой самоуверенный?
– Да, такой. А теперь расскажи мне о своей матери.
– Вопрос номер один, заезженный психологами. Что я для тебя, а? Интересный с профессиональной точки зрения случай? Собираешься написать обо мне в Американское общество мозговедов?
– Замолчи.
– А, вон оно как…
Куинси сердито нахмурился. А потом, неожиданно для них обоих, встал, шагнул вперед и схватил ее за руки.
– Грубая сила, да? – прошептала она, слегка приоткрыв губы, и в ее глазах всплыло что-то темное.
– Ты этого хочешь, да? – не повышая голоса, парировал он. – Знакомая модель? Опустить меня до уровня, которого, как тебе кажется, ты заслуживаешь? Когда все сводится к физическому, чувствовать уже необязательно. Так ведь?
Рейни смотрела на него так, словно готова была спалить взглядом. Куинси притянул ее ближе, так что их губы почти касались.
– Отпусти, – пробормотала она.
– Уйдешь, а что дальше? Будешь всю ночь бродить по дому? Ты ведь боишься уснуть. Боишься кошмаров. Хочешь избавиться от них, но ничего для этого не делаешь.
– Отпусти мои руки, а иначе уже никогда не споешь баритоном в церковном хоре.
– Поговори со мной. Я хочу услышать твою историю. И может быть, даже понять.
Куинси почувствовал, что она дрожит. В глазах заметалась тень нерешительности. Какая-то часть Рейни, сильная и жесткая, заботилась о ней даже вопреки ей самой, но другая выкладывала защитную стену из страхов и сомнений. Этот запас собирался годами, подрастая каждый раз, когда ее мать открывала очередную бутылку и поднимала на дочь руку.