Треугольное лето

Иллюстратор Мария Фомальгаут

ISBN 978-5-0050-5382-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Седьмой день съемок.

Сегодня весь день снимали море.

То нежное и ласковое в лучах солнца, то беспокойное и хмурое под темными тучами, то бурное и грозное в шторм.

Море играло отлично – я еще никогда не видел море, которое играло бы так живо и убедительно. А ведь на кастинг на роль моря кто только не приходил, какие только моря-океаны не появлялись, а все не то, не то… все было какое-то… ненастоящее, фальшивое, то переигрывает море, то, наоборот, как-то лениво играет, нехотя, исподволь…

А тут сразу видно – море.

Нежно плещется, ласкает песок, грозно шумит, беспокойно бурлит, волнуется, пляшет, искрится в лучах заката.

Сегодня весь день снимаю море.

Я еще не знаю, что его убьют.

Не сейчас.

Через год.

Когда я приду сюда, и увижу вместо моря мертвую, безжизненную пустыню, покрытую солеными вихрями.

– Вы убили море?

Так я буду спрашивать все моря, ездить от моря к морю, вопрошать:

– Вы убили мое море?

– Да как вы смеете!

Бурлит, шумит, переигрывает море, сразу видно, фальшивит…

Ну а как же иначе, уж не вы ли завидовали юной восходящей звезде?

Ну не до такой же степени, чтобы убить его! Да и вообще… как вы себе это представляете?

– Вы убили мое море?

– Ой, ну что вы говорите такое… – лениво ответит еще одно море, которое я не взял на главную роль, уж очень оно ленивое…

– Вы убили море? – буду спрашивать я, – вы убили мое море?

Я найду его. Уже потом, когда отчаюсь искать. Он будет бормотать какие-то оправдания про необходимость отвода реки для орошения чего-то там, что-то про экологию, что-то про пустынные районы, которые теперь зацвели – но мне будет все равно.

Он убил мое море.

Потом я буду подкарауливать его, сжимать револьвер.

Потому что.

Он убил мое море.

Он.

Убил.

Мое.

Море.

Я увижу его – когда он будет выходить из ресторана, десять шагов до машины, десять выстрелов.

И только потом я увижу, что он шел не один.

А под руку с морем.

С тем морем, которое переигрывает и фальшивит.

И пойму все.

…а куда я иду?

Вот так, дохожу до перекрестка, где только-только начинается маленький городок – и спрашиваю себя, а куда я, собственно, иду.

В магазин… нет, не то, для магазина в такой час рановато. Значит, на работу. А где я, собственно, работаю. Не знаю. Нет, не то, что не помню, просто – не знаю.

Идти. Хоть куда-нибудь. Просто. Идти. В надежде, что ноги сами принесут, куда надо.

В надежде…

Что я здесь делаю этим летним утром, спрашиваю я себя, что я здесь делаю этим погожим утром, в маленьком городке, на мощеных улочках, зачем иду мимо еще не открывшихся кафе, мимо цветников, уютных садиков, мимо милых особнячков, мимо…

Зачем я…

…стоп.

Я.

А кто я.

Пробую вспомнить свое имя – имени нет. Год рождения… опять мимо.

Спрашиваю себя, бывает такое, чтобы люди появлялись вот так из ниоткуда ни с того ни с сего. Спохватываюсь, а кто мне вообще сказал, что я чело…

…нет. Хватит. Голова идет кругом, если она вообще есть у меня, эта голова. Найти. Найти хоть кого-нибудь в этом еще спящем городе, спросить… что спросить… кто я. И зачем я здесь.

Смотрю на венецианские окна, закрытые плотными шторами, на флорентийские окна, спрятанные гардинами – понимаю, придется подождать часика два, что-то подсказывает мне, что сегодня выходной, люди не скоро выберутся из-под своих одеял, и из флорентийских и венецианских окон не скоро повеет свежезаваренным кофе.

…замечаю её не сразу, едва не наступаю на неё, лежащую в придорожной траве, да и неудивительно, здесь, в овражке даже луч солнца её не разыщет.

Хочу окликнуть её – не могу. И не потому, что не знаю имени.

А потому что…

…потому что…

…уже понимаю – мертва.

Ужас сковал сердце – и тут же схлынул, когда понимаю – мертва уже давно, дней несколько как. Наклоняюсь, ищу, сама не знаю, что, – снова вздрагиваю, как от удара, когда вижу мертвые пустые глаза.

Меня подбрасывает на месте, – вот теперь не ждать, вот теперь бежать, бежать, стучать во все двери, скорее, скорее, тут такое…

Бегу.

Стучу в дверь трехэтажного особняка с башенками, колоннами, флорентийскими окнами, причудливыми балконами и террасами.

Жду.

Хочу снова заколотить в дверь, вовремя замечаю колокольчик, – он откликается тоскливым треньканьем.

В доме отдергивают шторы.

Открывают окна.

Распахивают двери на веранду, я понимаю – впускают меня. Вхожу во все окна сразу, как-то так получается у меня – входить во все окна сразу, разбегаться сразу по всем улицам…

– Ну, наконец-то! – хозяин дома недовольно смотрит на меня, поправляет свой клетчатый халат, – где вы были, позвольте поинтересоваться?

Я…

…что за мода пошла, опаздывать! Вот в наши времена такого не было, честное слово.

– Но… – спохватываюсь, – так ведь еще только восемь утра, что вы…

– Ах, восемь утра, говорите? А на календарь вы не удосужились посмотреть, а?

Удосуживаюсь посмотреть на календарь, – календарь как календарь, ничего особенного, десятое июня. Спохватываюсь, а когда, собственно, меня ждали. Не знаю.

– А… а когда вы… меня ждали?

Хозяин дома закатывает глаза, уже все понимаю – как я могу не знать, как я могу этого не знать. Хочет что-то сказать, – не успевает, в комнату врывается стайка детей, окружают меня, ура, ура, ура, обнимают, радуются, а давай на море, а давай на речку, а давай в лес, а давай, а давай, а давай…

Умоляюще смотрю на хозяина. Хозяин недовольно кивает мне, что стоишь, развлеки детей, иди с ними, куда они там просят, только, чур, не на море, там через железную дорогу идти надо, и не на речку, еще утонут, и не в лес, заблудятся еще, и… ка-а-а-кая еще стройка, на какую на крышу, я вам такую стройку-крышу покажу, мало не покажется… А черт с вами, все равно же по-своему все сделаете, не удержишь вас… Вы уж там посмотрите за чертенятами моими, чтобы не убились совсем…

Понимаю, что не могу возразить, что нет сил что-то возражать, что сейчас я пойду с ними – на речку, в лес, на море, на стройку, на крыши, и все одновременно, это я могу…