Трэвис Мак-Ги
Шрифт:
Я никак не мог понять, с чего бы это мне так чертовски хорошо, и высказал эту мысль вслух. Ощущение было совсем иное, чем то, когда я чувствовал себя просто в хорошей форме. С чего бы это, поинтересовался я.
– Сердце, - кратко объяснил профессор Левеллен. Я потребовал подробностей, и Тед пояснил, что человеческое сердце работает иначе при частых погружениях, чем в обычных стандартных условиях. При работе на глубине серечная мышца укрепляется, и сердце выходит на оптимальный ритм, при котором сильно повышается процент кислорода, нагнетаемый в кровь. Твое сердце бъется теперь размереннее
Резон в этом объяснении, конечно, был. Решив, что Тед наконец разговорился, я уже было хотел было обсудить с ним наши шансы на успех, как некий обломок местной команды рыбаков-американцев шумной толпой ввалился в заведение. Выглядели они как настоящие искатели приключений: пропахшая морем одежда, темно-коричневый загар, дубленая солью кожа, куртки, перемазанные моторной смазкой и рыбьей кровью. Поскольку погода не распологала не то что к лову, но дже просто хотя бы к выходу в море, их снаряжение показалось мне несколько надуманным.
Столпившись у стойки, они стали громогласно требовать выпивки на ломанном испанском и одновременно во всеуслышание обсуждать друг с другом, как старина Чарли гарпанул во-от такенную леопардовую акулы, а этот идиот, этот молокосос Педро недотравил марлинь, перетянул, и еще его счастье, что отделался сначала растяжением кисти, а потом парой выбитых зубов. И как старина Том потерял "три-сто-доллар" на снаряжении и снастях в погоне за какой-то неведомой гигантской рыбой, которую никто так толком ни разу не видел, но не сомневается, что онп существует. Они пили, болтали и бранили погоду, которая портит их дорогостоящие дни любимого отдыха и любимого спорта.
Конечно же, они заметили нас, скромно сидящих за столиком в углу, и, ручаюсь, добрая половина их похвальбы была адресована нам. Время от времени мы ловили на себе косые взгляды: они проверяли, производят ли на нас должное впечатление и одновременно вытались вычислить, кто мы такие и откуда взялись. Мы явно не вписывались в круг здешних завсегдатаев: чистые, отглаженные брюки цвета хаки, обычные ботинки, светлые рубашки с короткими рукавами - нет, по нашему виду никак нельзя было узнать, входим ли мы в великое братство ловцов неведомой рыбы, которую никто так толком и не видел.
Как было понятно с самого начала, через какое-то время один из них отделился от стойки и небрежной походкой направился к нам, размахивая на ходу стаканом.
– Привет, парни! Только прибыли, э? С которой яхты? А вы точно с яхты, мой глаз не обманешь. Такой цвет кожа приобретает только в морских путешествиях. Прибыли, должно быть, из Калифорнии?
Тед глянул на него и, явно прежде сосчитав до десяти, ответил:
– Нет.
Девять из десяти поняли бы, что разговор исчерпан. Я молился, чтобы он был шестым или хотя бы девятым. Но он оказался самым что ни есть десятым. Он был похож на собаку соседа, с которой у вас приятельские отношения. Он улыбнулся и плюхнулся на один из свободных стульев.
– В самой деле? Клянусь Господом, мне так не везет в жизни, я всем приношу несчастья, право слово. Вся моя жизнь подтверждает это, верьте мне. Какой нынче день? Четверг? Я выехал из Флориды в это воскресенье, три прекраснейших дня - и знаете, что я с этого имел? Четыре порта - и полнейший голяк! Вон куда я забрался в надежде на удачу, и то должен уехать уже в субботу, а Мануэль говорит, что эта дрянная погода будет еще два-три дня. Представляете? Мистер Миллз - это мой шеф - за эту неделю сделал двести тридцать. Кстати, меня зовут Дон Бенджамин.
Он протянул руку прямо мне под нос. Что тут было делать? Этот парень выглядел лет на тринцать, тощий, темноволосый, загорелый, с чешуйками облупившейся кожи на носу и лбу. Я пожал его руку и ответил:
– Мак-Ги. И Левеллен.
– Рад познакомится. Вы тут чем-нибудь заняты?
Я помянул недобрым словом акул, компрессор и шельфовые исследования. Тед зевнул и знаком показал бармену: "по второй". Дон Бенджамин печально вздохнул и заявил:
– Вот так сидишь здесь, славно, уютно. Знаете, даже и не верится, что уже в понедельник утром ты должен быть в Санкресте, среди обычной рутины... Ну почему мне так не везет в жизни?
Он явно чего-то он нас хотел. Огромное количество ловушек для дураков начинается со слов: "Знаете, а я..." Я знавал кое-кого в Санкрасте. Но играть в игру "общие знакомые" мне что-то не хотелось.
– Да, ужасно, - поддакнул я.
Ну и разумеется, немедленно появился мистер Миллз. Как бы невзначай, гуляючи. Донов шеф. Дон незамедлительно представил его. Окорочка, животик, широкая и бесмысленная улыбка. Типаж. Они все такие - эти "славные парни юга" - бездна самодовольства и гнусавая невнятная речь. Бог мой, догадался вдруг я, да он же просто страховой агент! Чуть-чуть там, чуть-чуть здесь, всюду все свои, отовсюду новости и сплетни. Наверно, он и политикой не брезгует. У него, должно быть, продуманная и широкая сеть чернорабочих, расчитывающих ему, так сказать, плацдарм. Дон Бенджамин - явно один из них. Он был всего лишь гончей, причем не из породистых и любимых: с появлением хозяина он сразу стушевался на задний план.
Мистер Миллз поклонился мне и Теду и немедленно вступил в разговор.
– Недурно, да? Этот парень не устает ошиваться вокруг компаний, когда те веселятся и пьют, это мои проблемы, это я плачу за его выпивку из своего кармана, но я почему-то ни разу не видел его с этими людьми за работой, ни разу около лодок. Он просто чертов лентяй и транжира - а, Донни?
Весь напрягшись, Дон посмотрел в упор на своего шефа.
– Мистер Миллз, если бы не крайняя нужда и обстоятельства, я бы не взялся никогда за эту работу, это совершенно новое для меня дело, и я...
– Отложим споры до офиса, мой мальчик.
– Улыбка мистера Миллза была по-прежнему широкой, но теперь напоминала оскал.
– Но в инструкции сказано...
– Ты верно понял меня, малыш? Донни, мальчик, лучше заткни ротик и дай дяде Банни доделать за тебя твою работу. Вернись к стойке, послушай дядю Банни.
Нельзя сказать, что я был счастлив, когда Дон подсел к нам без приглашения. Но наблюдать настоящее насилие, доложу вам, гораздо гаже. Поэтому, улыбаясь Миллзу во все свои зубы, я неторопливо поднялся и оборонил: