Тревоги Тиффани Тротт
Шрифт:
– Что?
– Я сказал, что заплатил за него. Ты, взбесившаяся корова!
– Мартин!
– Как заплатил за все в этом злополучном доме, который ты называешь своим, хотя даже пальцем не пошевелила…
– Не устраивай скандал, Мартин…
– И знаешь что? Мне совершенно наплевать, что я его залил…
Он поднял бутылку с соусом «чили» и вылил ее содержимое на диван.
– …Кажется, он еще недостаточно испорчен. Вот, смотри…
Он взял тарелку с тарама-салатом и вывалил все на диван.
– Мартин, ты что, совсем рехнулся? Затем он разбросал по
– Какого черта ты вытворяешь??? – взвыла Лиззи. – Мартин, сейчас же прекрати!!!
Он взял поднос рулетиков с сыром и шпинатом и высыпал их на сиденье. Потом принялся втирать все это в ткань. Затем сказал:
– Подождите секунду… – вытер пальцы салфеткой и исчез в кухне.
– Мартин! Мартин!
Он вернулся, неся в руках чашу с глинтвейном. Рот у Лиззи открылся, но она не произнесла ни слова, только придушенно выдохнула. Затем сказала очень тихо:
– Мартин, пожалуйста, Мартин, не делай этого.
Но было уже поздно. Он опрокинул супницу и до капли вылил красную жидкость на диван, поливая его с методичной тщательностью. Затем взял плащ и вышел из дома, тихо прикрыв за собой дверь.
– Ну, вечер был очень приятный… – сказал кто-то. – Мы, пожалуй, пойдем – я только заберу детей.
– Да, думаю, пора двигаться, – сказала Фрэнсис.
– Спасибо большое, Лиззи… э-э… я тебе позвоню, – прозвучал еще один голос. – Пойдемте, Том, Поли. Домой. Попрощайтесь с Алисой и Эми.
Затем наступила тишина. Только из кухни доносились громкие рыдания.
– Какой мерзавец! – выла Лиззи. – Какой меднозадый мерзавец… – Она еле переводила дух от рыданий. Лицо ее было красным и мокрым.
– Вот, держи, – сказала я, протягивая ей бумажное полотенце.
– …Так меня унизить. Испоганить вечер. Господи, только об этом теперь и будут говорить. И все потому, что он загулял, – говорила она сквозь слезы. – Вот из-за чего он взбеленился. Это совсем не в его характере.
– Лиззи, у него ничего ни с кем нет, – сказала я.
– Нет, есть, черт бы его побрал, – всхлипывала она. – С Джейд Джевел.
– Нет, ничего у него нет.
– Нет, есть.
По ее щекам размазалась косметика, веки покраснели.
– Я не рассказывала тебе об этом, Тиффани, – сказала она, сжимая мокрую бумажную салфетку, – но в прошлый уикенд он уехал. Сказал, что поедет к матери, но, когда я позвонила туда, его мать ответила, что он покупает для нее дрова. Но у нее же газ! Она просто его покрывала. Потому что у него связь на стороне.
Она заплакала снова, ее узкие плечи содрогались.
– Этот диван стоит две с половиной тысячи, – причитала она. – Он изготовлен на заказ – мне пришлось потратить уйму времени, чтобы выбрать ткань. Три раза я ездила в мастерскую. А он его загубил. Никчемный, никчемный человек. Господи, я разведусь с ним, – бормотала она, закуривая сигарету. – Я натравлю на него самого лучшего адвоката. Я оставлю его без штанов, я… Тиффани, почему ты на меня так смотришь?
– Ты несправедлива, – сказала я тихо. – Мартин очень хороший, а ты так отвратительно обращаешься
Меня всю трясло. Я готова была заплакать.
– Что в нем хорошего? – прошипела она. – Он же загубил мой новый диван и унизил меня перед всеми моими друзьями. Это хорошо, по-твоему?
Две струйки дыма вырвались из ее изящных ноздрей. Я бы не удивилась, если бы она извергла пламя.
– Нет оправдания тому, что он сделал, – добавила она свирепо. – Никакого.
– Это была ответная реакция, – сказала я. – Разве ты не поняла? Он взорвался. Ты давила на него многие годы, и вот теперь он взорвался.
– Ты хочешь сказать, что он потерял самообладание? – спросила она с иронией. – Сорвался с катушек?
– Скорее всего, так и есть. Да, возможно, это был нервный срыв, – ответила я. – И это не удивительно, потому что он все время так устает, работает до полного изнеможения, он ведь даже не любит свою работу, и занимается нелюбимым делом, чтобы у вас был этот дом и все, что тебе захочется, – а ты даже не благодарна ему за это! Бедняга! Бедный, угнетенный человек. В сущности, – сказала я, закладывая посуду в посудомоечную машину, – ты ужасно с ним обращаешься. Не знаю, почему ты так жестока с ним. Ты постоянно давишь на него. С тех пор как ты родила девочек, ты обращаешься с ним так, будто он еще один твой ребенок. Я заметила это, – продолжала я, счищая с тарелки остатки салата. – Этого невозможно не заметить. – Я повернулась и посмотрела ей прямо в глаза. – Знаешь, ты никогда не была такой ужасной, даже в школе, – сказала я. – Хотя тогда ты была действительно ужасной. Но это было терпимо. Почти внушало любовь. Командирша Лиззи Бьюнон – бой-баба, но добрая душа. А с тех пор как ты родила Алису и Эми, у тебя появились диктаторские замашки, и я уже не вижу твоего доброго сердца. Может, в клинике напутали и дали тебе тестостерон вместо эстрогена, – не знаю. Все, что я знаю, – это то, что в последнее время ты вознеслась так высоко, что теперь почти вне поля зрения.
– Тиффани, вот уж не думала, что ты мне будешь такое говорить, – сказала она с тихой угрозой. – И ты считаешь себя моей подругой?
– Я твоя подруга, – прошипела я.
– Тогда ты должна быть на моей стороне, когда я тебе говорю, что мой муж никчемный, ужасный человек.
– Он не никчемный, – тяжело вздохнула я. – Он замечательный муж. Он добрый и заботливый отец. Ты даже не знаешь, как тебе повезло, что у тебя такой хороший и порядочный муж. Ты не понимаешь… – Голос у меня прервался. Я почувствовала, как к горлу подкатил комок.
– Что ты можешь знать о мужьях? – сказала Лиззи с пренебрежительным фырканьем. – Ты ведь так и не сумела выйти замуж!
Это было верно. Я разрыдалась.
– Да, не сумела, – ответила я, утирая слезы. – Да, я хочу выйти, мне хотелось бы иметь мужа, и особенно такого хорошего и доброго мужа, как твой.
– Ну, так в чем дело? – сказала она. – Ради бога. Или, может… может, это не Джейд Джевел. Может, это ты… – добавила она.
– Что? – спросила я. – Ох, Лиззи, ты совсем рехнулась.